А.И.Фурцев

 

ОПЕРАЦИЯ «ПРОГРЕСС»

Размышления антипрогрессиста

 

 

 

 

 

 

 

 

 

К вопросу о прогрессе можно подойти с разных сторон, при анализе этого явления – выбрать различные проблемы <...>.

 

Настоящая статья – приглашение к размышлению, к тому, чтобы прогуляться по «недостроенным ансамблям» и попытаться «расшифровать смыслы» (Фуко), выступив при необходимости археологом знания, чтобы понять, имеем ли мы дело с истиной, заблуждением или сознательной социально-концептуальной (психо-исторической) фальсификацией под названием «прогресс»...

 

***

 

Прогресс – одно из центральных кодовых слов XX в. и Модерна (1789–1991 гг.) в целом. Этим словом клялись революционеры и реформаторы, под знаменем прогресса крушили империи, реформировали экономики и уничтожали целые классы («Мы снимаем людей слоями», – гордо заявлял Каганович). Прогрессом как идеологической дубинкой размахивали марксисты и либералы, националисты и интернационалисты.

 

В 1945–1975 годах, которые совпали с беспрецедентным периодом экономического роста в современной истории, казалось, что чаемый прогресс, его царство вот-вот придет.

 

<...> Мировая наука и техника демонстрировали фантастические достижения: ядерная и космическая техника, кибернетика и теория информации, расшифровка структуры ДНК, трансплантация важнейших органов, вычислительная техника, прошедшая в своем развитии путь от компьютера Экерта и Маучли 1946 г. до первого персонального компьютера «Аltair 8800» и лазерного принтера IBМ в 1975 г. Революционно (прогрессивно!) менялся быт: микроволновки, транзисторы, видеомагнитофоны, ксерокс, кварцевые часы, штрих-код и многое другое. Казалось, еще чуть-чуть – и если не «здесь-и-сейчас», то «за ближайшим поворотом» осуществится великая мечта человечества о всемирном – «одном на всех, мы за ценой не постоим» – прогрессе!

 

<...> Первые «знаки на стене» появились в 1968 г. Это были мировые студенческие волнения. Затем последовал отказ США от бреттон-вудских соглашений и девальвация доллара, а вслед за этим — нефтяной кризис, мировая инфляция, быстро обернувшаяся стагфляцией. В 1979 г. произошла хомейнистская революция, приведшая к власти в Иране исламских фундаменталистов. В том же году фундаменталисты, но уже рыночные, пришли к власти в Великобритании, на следующий год – в США. В 1982–1983 гг. разразился долговой кризис. В 1986 г. обвалилась нью-йоркская биржа, 19 октября 1987 г. рухнул Уолл-стрит (индекс Доу-Джонса упал на 508 пунктов – рекордное падение за один день). В 1989 г. по Восточной Европе прокатились антикоммунистические революции, а в 1991 г. рухнул «исторический коммунизм» и распался СССР, то есть провалился марксистский прогрессистский проект Модерна. Противники коммунизма и СССР поспешно объявили это победой либерализма – полной и окончательной (и в этом смысле «концом истории»).

 

На самом деле это был двойной подлог – как по линии «конца истории», так и по линии либерализма. (Думаю, правы те, кто считает, что так называемый неолиберализм имеет минимальное отношение к либерализму. На самом деле это неоконсерватизм, «правый радикализм», отрицающий либерализм и его ценности.)

 

XX век завершился крушением обоих прогрессистских проектов Модерна – марксистского и либерального, обеих форм универсалистской геокультуры Просвещения, по которому (я согласен с Дж. Гроем) впору справлять поминки. <...>

 

* * *

 

Слово «прогресс» – в смысле направленного в лучшую сторону развития – используется в западноевропейских языках с начала XVII в. При этом упор делался в основном на умственный прогресс. Ясно, что сама идея прогресса как лучшего будущего в качестве необходимого, хотя и недостаточного условия требует линейного времени, возможна только в нем, а не в циклическом. Китайцы и индийцы воспринимали ход событий циклически (классика – китайская «И-цзин»), как вечное изменение, причем цикл «разматывался» в сторону ухудшения, лучшие времена, «золотой век» – позади. Первыми, у кого появилась вера в лучшее будущее, были древние евреи, однако они не связывали это будущее с нравственным совершенствованием. Такой шаг сделали христиане. На первый взгляд они переместили «золотой век» в будущее. На самом деле проведенная ими хронооперация была сложнее.

 

В западной цивилизации как творении христианского и христианизирующего исторического субъекта всегда существовали элементы, которые, в зависимости от угла зрения, могли трактоваться как качественно более древний и качественно более современный. Такая спецификация определялась наличием и взаимодействием античного и христианского (христианско-германского) начал. В христианской мысли первым носителем современности оказывается сам Иисус Христос. Жизнь Иисуса была принята в качестве даты вытеснения одновременно в священной и светской истории и Античности с ее политикой и философией, и «старого божьего промысла» – иудейских законов и Ветхого Завета..

 

Разделение античной древности и христианской современности стало важным элементом средневековой культуры.

 

«Современное» в данной ситуации выступало как царство Божьей благодати и воли, а «древнее» – как царство закона и Философии. Ни в одной из цивилизаций прошлое и настоящее (настоящее-будущее) не противопоставляются друг другу столь дихотомически, как в европейской цивилизации. Напряжение между элементами этой дихотомии, усиливающееся их противоречием как светского и религиозного, и породило в рамках христианской схемы мира понятие настоящего. В этом понятии динамика благодати, как заметил Дж. Покок, в принципе может быть продолжена в будущее, что и было при определенных условиях реализовано в идее прогресса. Поскольку такое продолжение принципиально возможно, «современный» и «древний» элементы могут поменяться местами. Так и произошло в ХV–ХVI вв., когда было изобретено «средневековье» как прошлое с целью дистанцировать от него настоящее в качестве светского, нерелигиозного. В этом смысле европейское Настоящее – это прежде всего Антипрошлое, среди характеристик которого главная является негативно-функциональной. В принципе и в него можно поместить будущее, а его самого перенести в это будущее, слить с ним. Инструментальный, оперативный, функциональный характер настоящего в европейской цивилизации (даже в средневековье настоящее было функцией Будущего и Вечности) и хронотрадиции позволяет заявлять в качестве него практически любое состояние, измерение времени. Настоящим может стать будущее или типологически прошлое. Прошлым – настоящее. И так уже бывало.

 

<...> Прошлое в западной (христианской) традиции – это тот старый мир, от которого часто необходимо отречься, чтобы бежать в будущее – то ли к вынесенной за рамки социума Вечности, то ли к внесенному в настоящее виртуальному будущему. <...> Только на такой основе и могла возникнуть идея прогресса.

 

<...> В течение длительного времени – от блаженного Августина до ХVII–ХVIII вв. – христианская идея совершенствования, поступательного развития нравственности и ума, духа и знаний не претерпевала качественных изменений. <...> Однако линия «вертикального совершенствования», которую с XVII века всё чаще называли прогрессом, набирала силу. Решающей стала вторая половина ХVIII века. Тюрго, Кондорсе, Гиббон, Гердер, Кант и многие другие заговорили о совершенстве не только духовном, но и социальном; Кант вообще связывал одно с другим в единое целое.

 

Великая французская революция перевела вопрос о неизбежности изменения, развития вообще и прогресса в частности в практическую сферу: революция совершалась от имени прогресса и «объясняла» всем (я согласен в этом с И. Валлерстайном), что социальные и политические изменения нормальны и неизбежны. Не случайно в 1811 г. появляется термодинамика, которая стала первой наукой о сложном. Она ввела понятие необратимых процессов, зависящих от направления времени («стрела времени»).

 

<...> Три великие идеологии Модерна – консерватизм, либерализм, марксизм (и идеология как тримодальный феномен) возникли и оформились в ХIХ веке как три различных ответа-реакции на изменение, ставшее неизбежной реальностью благодаря Великой французской революции. Таких ответов могло быть только три:

 

• отрицательный: негативное отношение к «прогрессивным изменениям» – консерватизм, то есть стратегия на торможение;

• положительный, акцентирующий эволюционный, постепенный характер изменений – либерализм;

• положительный, акцентирующий революционный, скачкообразный характер изменений – марксизм.

 

Таким образом, именно необратимые изменения, ставшие реальностью лишь в конце ХVIII в. (Вольтер, например, о таком и не мыслил), лишили религию возможности выполнять роль средства идейной артикуляции социальных войн, как это было в XVI – первой половине ХVIII вв. Эти изменения поставили на повестку дня необходимость создания принципиально иной идейной формы организации и артикуляции социальных интересов и политической борьбы по поводу неизбежного, необратимого будущего, причем реализуемого здесь, а не за пределами земного мира, и средств достижения/обеспечения этого будущего.

 

***

 

Казалось бы, внешне идея прогресса представляет собой всего лишь светскую, десакрализованную версию христианской «хронолинейки». Так, например, считал Макс Вебер, и не только он. На самом деле ситуация сложнее. Идея прогресса произвела серьезные изменения в христианской «хронолинейке», перестроила ее.

 

Мы привыкли интерпретировать идею прогресса как футуристическую, как идею, имеющую отношение исключительно к будущему. В значительной степени это психологическая ошибка или, по меньшей мере, историко-культурный самообман. По-настоящему, так сказать качественно, футуристическим, устремленным только в будущее было христианство. Футуристическим было средневековье, которое стремилось к Будущему и в «будущее-само-по-себе». В Будущем должно было произойти второе пришествие Христа, завершавшее Время, ломавшее христианскую «линейку» и отпиравшее Врата Вечности. Будущее – это то, после чего приходит Вечность, вслед за чем она начинается. И только потому Будущее – ценность. Оно ценно своей связью с Вечностью, тем, что оно является мостом в нее.

 

Идея прогресса, выдвинутая в ядре капитализма в определенный период его истории, – это не просто секуляризованная версия христианской «линейки», но нечто более хитрое, сложное и многомерное. Она возникла как результат существенного смещения – временного и ценностного.

 

Идея прогресса означает помещение в будущее, распространение на него модифицированного, улучшенного настоящего – настоящего современного Запада, то есть современного настоящего. Прогресс – это презентизация будущего, это будущее как улучшенное, «жюльвернизированное» настоящее, а не некое Будущее: качественно несравнимое настоящим. Модернизация мира есть, по сути, его презентация в будущем «а ля Запад». С этой точки зрения, Будущее – это уже всего лишь будущее (мира), построенное по типу Настоящего (господствующих групп Европы); это – функциональное продолжение настоящего. Прогресс – это настоящее-в-будущем, настоящее, продленное в будущее и слитое с ним. Прогресс – это, по сути, уничтожение Будущего как особого качества, превращение его в настоящее, низведение Будущего до будущего. Это разрушение моста из Времени в Вечность. Прогресс – это историческая и метафизическая диверсия, взрыв единственного моста в Вечность, уничтожение Великой Христианской Мечты. Но не только. Прогресс – это и Вечность во Времени, Вечность, перенесенная во время посредством вечности настоящего-в-будущем.

 

В упрощенческой интерпретации идеи прогресса – лишь как секуляризации христианских представлений о Будущем – упускается из виду и девальвация Будущего, и поворот от него к Настоящему (в Прошлое), которые имманентны идее прогресса, встроены в нее, и разрыв связи между Будущим и Вечностью, Временем и Вечностью, и подмена будущим (в виде усовершенствованного настоящего) Вечности, то есть Временем – Вечности, а, следовательно, идея прогресса – это прощание Запада с Вечностью и начало пути из Будущего-будущего в Настоящее-будущее, а затем – и в прошлое-как-настоящее.

 

Выдвинув в XIX веке идею прогресса, капитализм, по сути впервые в истории христианства и западной цивилизации, перенаправил время из будущего в настоящее, иными словами, перевел стрелки назад, по направлению в прошлое, и создал настоящее-в-будущем.

 

<...> Линейное время не есть синоним времени футуристического, то есть обращенного в будущее: всякое футуристическое время есть линейное, но не всякое линейное время есть футуристическое. Физически, исторически объекты, системы, отношения развиваются из прошлого в будущее. Однако культурно-историческое, социокультурное направление развития, направление исторического, а не «физического» («физикалистского») времени зависит от историко-культурной интерпретации его нахождения в момент старта, в момент социокультурного «Большого взрыва».

 

«Большим взрывом» христианства было рождение Христа. …Настоящее – это вообще миг, главное – Вечность, а Будущее – порог к нему. Будущее качественно отличалось от настоящего тем, что исчерпывало Время, уничтожало его, позволяло выйти за его пределы – в Вечность. Два пришествия Христа, то есть, по сути, он сам, замыкали Время, сворачивали христианскую «линейку» в «рулон», с которым Христос, как Терминатор Времени, отправлялся в Вечность.

 

В этом смысле Будущее не является носителем положительных субстанциональных характеристик, таковые – отрицательных. Положительные характеристики Будущего – функциональны, поскольку приближают Царство Божие.

 

В прогрессе будущее как усовершенствованное настоящее самоценно. Эта хрономанипуляция XIX в. по-своему не менее значима, чем переход от античной хроносистемы к христианской.

 

В ХIХ веке идея прогресса как типа общественного развития довольно быстро развивалась, приобретала различные формы. Так, гегелевская философия истории стала философией истории прогрессивных форм и стадий развития духа. Маркс заменил «духовные стадии» материальными – социально-экономическими формациями, которые советский (сталинский) марксизм выстроил в пятичленку «первобытное общество – рабовладение – феодализм – капитализм – коммунизм», с обязательным прохождением почти всеми народами почти всех стадий. Исследователи, изучавшие хозяйство, выстраивали схему «дикость – варварство – цивилизация». Либеральные историки создавали свои теории: в XX веке это была схема «племенное общество – традиционное общество – современное общество».

 

В начале XX в. окончательно оформились два универсалистско-прогрессистских проекта – либеральный и коммунистический, а в конце века они оба рухнули.

 

Терминатором обоих выступил «неолиберализм» («правый радикализм»), точнее, те социальные силы, орудиями которых он был. Они обрушили как на СССР, так и на западные «wellfare state», рабочий и средний классы «Франкенштейна глобализации», глобального рынка капиталов, мира свободы без равенства, похоронившего идею универсального прогресса, а вместе с ним и феномен идеологии. Ведь последняя возникла как реакция на всемирный инклюзивный прогресс. Селективный эксклюзивный «прогресс для избранных» потребует иной, чем идеология и христианская религия, формы самовыражения и самообоснования. Какой? Об этом можно только гадать. Скорее всего, это будет та или иная форма (неозычества, фиксирующая коллективизм, партикуляризм (исключение), иерархию и отрицающая «свободу, равенство, братство» и демократические институты и ценности. Но это отдельная тема.

 

Что же получается? Выходит, двести лет люди жили фикцией, которую к тому же распространили на историю общества и живую природу, выстроив целую иерархию? Нельзя сказать, что сторонники теорий прогресса, не говоря уже о критиках, не видели в них серьезных проблем и уязвимых мест. Даже представители официальной марксистской науки делали немало оговорок. Так, в пятитомной советской «Философской энциклопедии», в статье «Прогресс», подчеркивается, что прогресс тесно связан с регрессом (цитата из Энгельса); что универсальных критериев прогресса не существует, в каждой области свои критерии, что (ссылка на Маркса) к прогрессу следует подходить не абстрактно, а конкретно-исторически, со скачками как вперед, так и назад; что критерий общественного прогресса следует искать в материальной основе общества, в (ссылка на Ленина) развитии производительных сил – в совершенствовании средств и организации труда, в контроле над стихийными силами природы.

 

<...> Большая прогрессивность индустриальной капиталистической системы по сравнению со всем, что предшествовало ей в Европе, и со всем, что существовало одновременно с ней вне Европы, кажется очевидной. Здесь и накопленное материальное богатство, и фантастическая техника (станки, автомобили, ракеты, ТВ, компьютеры), расцвет науки, достижения медицины и многое-многое другое. Разве это не так?

 

Не так, утверждает И. Валлерстайн, отец-основатель школы мир-системного анализа.

 

«Это просто неправда, что капитализм как историческая система представлял собой прогресс по сравнению с различными предыдущими историческими системами, которые он уничтожил или трансформировал», – пишет он в своей работе «Исторический капитализм».

 

Валлерстайн считает, что критерии прогресса носят односторонний характер. Так, мы никогда не задумывались над тем, сколько знаний потеряли в ходе интеллектуальной «зачистки», проведенной идеологами универсализма Растущее беспокойство по поводу качества социальной жизни (аномия, отчуждение, рост психических заболеваний) – это тоже «достижение капитализма». Господство над силами природы? Да, на одном уровне. На другом – угроза глобальной экологической катастрофы. Условия жизни рабочего класса? Условия жизни промышленного рабочего в ядре системы действительно улучшались вплоть до начала 1930-х годов. Но промышленные рабочие – меньшинство мировой наемной рабочей силы. Подавляющее большинство живет в сельской местности и в городских трущобах полупериферии и периферии, живет хуже, чем их предки 500 лет назад. Большая часть мирового населения работает интенсивнее и подвергается большей эксплуатации.

 

Все рассуждения о прогрессе, который наблюдается в эпоху капитализма, на самом деле подтверждаются только на примере 15–25 проц. мирового населения ядра и его анклавов на периферии. 75–85 проц. населения исключены из этого прогресса, что представляет собой имманентную черту капиталистической системы как игры с нулевой суммой: прогресс меньшинства осуществляется за счет большинства и в ущерб ему. Всё это не значит, что иные, чем капитализм, системы были лучше. Хороших систем не бывает. Дело в другом: универсальный (для всех) прогресс при капитализме является мифом. Прогресс капитализма – это прогресс для меньшинства, представляемый как материальный и духовный прогресс для всех или для большинства. В зависимости от конкретного периода истории мировой экономики это меньшинство может составлять от 15 до 25 процентов.

 

Все системы основаны на иерархии и привилегиях. Свои иерархии и привилегии буржуазия ядра объявила лучшими и попыталась обосновать это научно и идеологически с помощью понятия «прогресс». Научная истинность играет в этом, по существу, идеологическом обосновании огромную, если не решающую роль, поскольку в соответствии с обеими положительными прогрессистскими идеологиями наука работает с объективными, то есть находящимися вне поля социальных интересов, истинами. На самом деле это не так. Наряду с рациональным познанием объективной истины наука и научная культура выполняют социальную функцию. Наука, в том числе наука об обществе, есть функциональный элемент капиталистической системы, она работает на ее укрепление, на рационализацию и теоретическое обоснование господства привилегированных групп. Кому-то такой язык и такие формулировки покажутся марксистскими, левыми. Но это не марксизм, а реальность. Не согласны? Попробуйте оспорить.

 

<...> Миф об универсальном прогрессе, связанном с капитализмом, о прогрессивном, революционном переходе от феодализма к капитализму, о развитии производства как предпосылке этого перехода, о буржуазных революциях как его средстве суть именно такие завесы, будь то в марксистской или либеральной формах. В данном случае они во многом схожи, поскольку, к сожалению, Маркс некритически заимствовал у либерализма идеи эволюционного развития и буржуазной революции, встроив в свою теорию идейно-теоретического троянского коня.

 

<...> Любой системный сдвиг включает регресс (в большей степени) и прогресс (в меньшей степени). Прогресс и регресс суть различные аспекты трансгресса. Запомним этот термин, который нейтрально фиксирует факт системного сдвига, его, как сказал бы Гегель, «чистое бытие». Именно трансгресс обычно пытаются выдать за прогресс и тем самым доказать, что смена одного социального порядка на другой есть законный и оправданный переход на более высокую ступень развития и что от нее выигрывает большинство. На самом деле от изменения социального порядка выигрывает лишь определенное меньшинство.

 

* * *

 

Прогресс – частная форма изменения, развития.. Суть этой формы – качественное изменение, сопровождающееся увеличением информационно-энергетического потенциала агента прогресса и, как следствие, усилением конкурентоспособности, захватом новых ареалов и дифференциацией. Прогресс всегда осуществляется за счет и в ущерб кому-то как внутри системы, так и вне ее и обусловлен необходимостью выживания в острокризисной ситуации. В этом плане следует говорить не о прогрессе, а о единстве прогресса и регресса, а еще точнее – о трансгрессе.

 

Переход от старой системы к новой, особенно в последние полтысячи лет, осуществляется главным образом как операция сохранения привилегий господствующих групп, подразумевающая резкое ухудшение положения основной массы населения, усиление их эксплуатации и ужесточение социального контроля. Иногда такая попытка проваливается. Происходит революция, и к власти приходит новая господствующая группа, которая тут же наделяет себя еще большими привилегиями и выступает более жестким социальным эксплуататором и контролером, чем прежние хозяева.

 

Интерпретируется всё это как прогресс.

 

Специфика нынешнего этапа развития – глобального позднего капитализма – заключается в том, что идеология и понятие прогресса не могут больше выполнять функцию идейного гаранта сохранения и увеличения привилегий. Селективный и исключающий характер прогресса глобализации очевиден: из-под «прогресса» меньшинства всё сильнее торчат уши регресса большинства. Неудивительно, что демонтаж капитализма начинается с демократических институтов, геокультуры Просвещения (свобода без равенства), универсально-прогрессистских идеологий (торжество «правого радикализма»), европейских христианских демократических ценностей (мультикультурализм, атаки на христианскую церковь и т.д.) – со всего того, что ограничивает капитал и в этом ограничивающем с ним негативном единстве-симбиозе и констатирует капитализм как особую историческую систему.

 

В такой ситуации реакционный прогрессизм может стать мощным оружием низов и среднего класса, над которыми, похоже, готовы сомкнуться волны истории, против нынешних верхов. А наиболее радикальной левой стратегией может стать консервативное противостояние «правому радикализму» и неоконсерватизму. Эпоха заканчивается, и в ситуации «вывихнутого века» возможны самые невероятные идейно-политические комбинации и конструкции. Впереди – новый трансгресс, и нужно внимательно следить за игрой властных «наперсточников» во всем мире, ибо «кто предупрежден, тот вооружен».

 

 

Андрей Ильич ФУРСОВ,

кандидат исторических наук, директор Института русской истории РГГУ

 

http://new-communizm.narod.ru

 

 

 



Сайт управляется системой uCoz