new-communizm@yandex.ru

 

Вазген АВАГЯН

 

«ТЕХНОМИКА»

Статьи, опубликованные в московских экономических изданиях

 

 

 

 

 

ЗАКАТ РАЗУМА

Я - не отстраненный свидетель чужого горя, для меня гибель высокотехнологичной индустрии Армянской ССР стала частью и моей биографии. Я, отдавший жизнь экономике своей республики, нес этот крах в душе, как отцы несут на руках умершего ребенка...

 

Сегодня, когда мужественная и решительная политика Медведева-Путина возвращает надежду не только россиянам, но и тем, кто традиционно жил и трудился в ареале великой цивилизации Ломоносова и Менделеева, Суворова и Кутузова, Мусоргского и Айвазовского, нужно говорить не только о том, КАК умирает индустрия, но и о том, ПОЧЕМУ?!

 

Расчленение исторической России породило то, что по сравнению с 1988 годом потребление электроэнергии в промышленности моей страны сократилось в 8,5 раз, сельском хозяйстве - в 8 раз, в строительстве - в 3 раза. Производство тепловой энергии уменьшилось в республике в 40 раз! Как это может быть?! Ведь и война не приносит такой разрухи?!

 

Удар особой силы был направлен на армянскую индустрию не умершую, а убитую. ПОЧЕМУ умирает индустрия? Давайте начнем с того, почему она рождается. Она рождается тогда, когда ЛИБО в данном конкретном месте производить нечто выгоднее, чем в других местах, ЛИБО тогда, когда завозить нечто из других мест - по каким-то причинам - неудобно. Первая причина (производственное преимущество) принадлежит открытой, глобальной экономической системе, вторая (экономическое блокирование) - закрытым, замкнутым системам.

 

У общемирового производственного преимущества есть три источника, три составные части. Это дешевизна сырья, дешевизна рабочих рук1, и дешевизна энергии переделов. Три-то их три, да только два источника, две составные части порочны по определению. Что значит «дешевизна сырья»? Почему мы кому-то продаем какое-то сырье дешевле, чем можно за него выручить? Ведь сырьё - это невосполнимое достояние всей нации, включая будущие поколения! Значит, заманивая к себе производство (инвестора, как сейчас модно говорить) дешевым сырьём, мы тем самым обираем собственный народ!

 

Ещё хуже дело обстоит с дешевыми рабочими руками. Конечно, толпы рабов, живых одной китайской лапшой, приманят инвестора, но нужно ли такое «счастье» стране?! И разве цель государства в производстве как таковом?! Цель государства - только и исключительно в благе народа, а производство, индустрия - только средство.

Итак, ответственный руководитель экономики не может делать ставки на дешевое сырьё (2) и дешевый труд. Если он не сделает ставки на дешевую энергию сложных технологических переделов, то может распрощаться с индустрией.

 

Причины гибели очевидны: например, в Армении иностранный товар (в условиях крупносерийного производства во внешнем мире) победил (в основном, за счет неизбежной малосерийности) аналоги армянского производства. К 1996 году Армения утратила 90% экономического потенциала. Объем собственно промышленного производства Армении сократился на 80%. Объем производства в цветной металлургии сократился в 10 раз, машиностроении - в 11 раз, химической, легкой и пищевой промышленности - в 15 раз. Это была в полном смысле слова летальная катастрофа для армянской индустрии.

 

Когда всем стало плохо, кому-то было очень хорошо. Пришедшая к власти путем «цветной» революции-путча группировка Левона Тер-Петросмана, эти убийцы высокоразвитой экономики Армении, питались извне. После развала СССР петросмановская группировка уже не скрывала ни фактов, ни цифр.

 

Официально объявлено, что США в 1992 г., в рамках своей колониальной политики, ввезли в Армению для подкупа местной узурпировавшей власть «демэлиты» около 500 млн. долл. Деньгами и натурой (продуктами, товарами) ввозилось более 100 млн.долларов в год.

 

Сегодня с властью русофобов в Армении покончено (но, зная коварство Запада - надолго ли?!) и происходит трудное, отягощенное продолжающимся блокадным удушением возрождение армянской экономики, возможное только и исключительно при союзе с Россией.

 

Вражда же с Россией превращает малые государства в орбите этого геополитического гиганта в лишенных экономики, производства и сбыта побирушек, торгующих исключительно русофобией (благо, этот товар в «американском мире» охотно и дорого покупают).

 

Как выше было указано, в «петро-османовщину» было вложено свыше $500 млн. экономически пропащих, но политически выгодных Западу диверсионных «инвестиций». Это было несопоставимо с ущербом, который нанесен народному хозяйству когда-то прекрасно и собственными силами процветавшей Армении, но зато очень сладко временщикам, оккупировавшим ненадолго властные кабинеты в Ереване.

В нашей соседней «братской» Грузии (участнице геноцидной блокады армян) русофобы продержались у власти дольше, и потому объемы их кормления с западной ложечки куда как больше.

 

На режим Саакашвилли США извели без всякой экономической отдачи порядка 2 млрд. долларов! На эти деньги пировали главари саакашвиливской банды, да строились «потемкинские отели» из стекла и мрамора и ровные шоссе для передвижения армейских соединений НАТО. Грузинский народ все годы правления своего «фюрера» корчился в муках нищеты и самого натурального голода. Даже рынок на границе Грузии и Осетии Саакашвилли вынужден был силовым образом разогнать, чтобы голодающие грузины не имели этого единственного окна в процветающую Россию...

 

Армянская газета «Ноев Ковчег»3 весной этого года опубликовала статью с характерным названием «Грузия: картонное изобилие»: «В Грузии отсутствуют технологии дешевого массового производства»...

 

Грузины при Саакашвилли продолжали бежать из Грузии. Как же жить... без экономики?! США стали кормить Грузию даром - в обмен на русофобию. На языке экономики это звучит так: «Отрицательное торговое сальдо Грузии увеличилось на 65,5% - до $2,7 млрд.». Иначе говоря, огромная товарная масса ввезена в Грузию не на обмен, а как «гуманитарная помощь». Да и объем денежных переводов из России в Грузию увеличился, составив 66,8% всех денежных перечислений в страну из-за рубежа. Государственный внешний долг Грузии на январь 2008 года составил 1 млрд. 810 млн. 986 тысяч долларов. Помимо государств, кредиторами Грузии являлись международные институты, долг которым в совокупности составляет 1 млрд. 253 млн. 052 тыс. долларов.

 

Сегодня, когда под ударами доблестной российской армии развалилось грузинская военная машина, выяснилось, что в смысле экономическом разваливаться в Грузии НЕЧЕМУ. Как говорили в популярной комедии - «все украдено до нас»...

Давно уже пора понять всем народам простую формулу: «русофобия = нищете». Давайте обратимся к самоубийственному истреблению индустрии в государствах, которые сегодня кичатся, что их уход из русской сферы влияния дал им процветание: к прибалтийским странам.

 

Бахвальство прибалтов - дутое и чисто-пропагандистское. Подлинный экономический успех выражался бы, прежде всего в технологическом рывке, в инновационном преображении сложных и уникальных производств. Вместо этого нынешнюю «экспортную мощь» Латвии являет... лесная отрасль, которая в СССР вообще за промышленность не считалась! В 80-е года «лесное хозяйство» шло в номинации «сельского». Сейчас, чтобы хоть чуть-чуть подправить свою убойную промстатистику, латыши вытащили из аграрной строки в промышленность лесхоз, пищевку да текстиль. Там тоже далеко не рост, но хоть какая-то ощутимая в цифрах величина...

 

Роковым для реальной Латвии стало ПОЛНОЕ уничтожение ее точного машиностроения, приборостроения, микроэлектроники. Нет больше РАФа, нет больше ВЭФа, нет больше суперсекретных «изделий» на латышских «альфовских» микросхемах. Похоронена латышская оптико-электронная система «Волопас», когда-то контролировавшая полет межконтинентальных баллистических ракет, вместе с Рижским оптико-механическим заводом.

 

Все в прошлом. Убита уникальная производственная среда, утрачены смежники, готовившие запчасти и комплектующие. Нет больше разработки и сборки, нет латышских металла и пластика, стекла и резины, нет людей, умеющих отремонтировать оборудование, транспорт... Сдохли наука и образование...

 

Чем они там теперь живут, в Прибалтике? Подаянием - и с Запада, и с Востока. Московские олигархи в свое время финансировали самые антирусские, отмороженные партии в Риге и Таллине. Они же обеспечивали до 40% (!!!) бюджета прибалтийских государств, организовав через их территории (тоже, видимо, с целью поддержания русофобии) трассы вывоза сокровищ России. Конечно, и Запад не отстает - на подкуп и выкармливание прибалтийских правящих русофобов тратятся колоссальные суммы.

 

Тем более что создать тут парадную витрину «счастливого Запада» нетрудно и недорого: скажем, Эстония - небольшая страна с населением 1,4 млн. человек. Да их всех Америка может взять на пансион за счет жестокой эксплуатации, скажем, жителей Таиланда, где на сборочных производствах девочкам платят по буханке хлеба за 12-14-часовой рабочий день.

 

Несомненно, когда цена на русофобию возрастет, США так и сделают. Но пока природная жадность мешает этой империи зла содержать прибалтов в более-менее сносных условиях.

Пропагандистское враньё о сегодняшнем уровне жизни в Прибалтике разоблачить нетрудно. Громко выдается большая зарплата, которая тут же, не сходя с места, пожирается большой квартплатой. Вот и весь секрет статистического процветания физической нищеты стран Балтии...

 

Конституционный суд Латвии (Суд Сатверсме) вообще, как говорит молодёжь, «отжег», отменив «потолки квартплаты» и предоставив право устанавливать её произвольно. В Латвии (само население которой составляет два миллиона человек) за последние 14 лет около 40 тысяч семей были выселены из своих законных квартир с формулировкой «Без предоставления другой жилой площади». В результате отмены «потолков квартплат», с 1 января 2007 года жильцы вынуждены платить столько, сколько им установит хозяин дома, без каких-либо ограничений.

 

Подлость прибалтийской жилищной системы заключается в том, что беднякам объясняют, что при неплатеже их просто выселят никто иные, как их собственные соседи! Омерзение охватывает при этой сцене - как люди, годами жившие вместе, делившие горе и радости, вдруг превратились в упырей, которые - чтобы весь дом не отключили от систем ЖКХ - самостоятельно разбираются с несчастными неплательщиками!

 

«Проблемные семьи стали тихо исчезать из района либо менять свое отношение к жилью», - пишет очевидец событий. Высокая квартплата делает невыгодным содержать лишнее жилье, сдавая его в аренду и освободившиеся квартиры, как правило, тут же поступают на рынок. Таким людоедским способом можно решить квартирный вопрос где угодно!

 

Особняком среди агонии окружающих Россию экономик стоит Белоруссия. Здесь никогда не отказывались от планового развития экономики. Хозяйство республики как развивалось на основе пятилетних планов и программ, так и развивается. Главная роль принадлежит промышленности. Растет производство грузовых автомобилей, тракторов, телевизоров, холодильников и морозильников и др. Но и по производству важнейших видов сельскохозяйственной продукции на душу населения Белоруссия вышла на лидирующие позиции даже среди стран Европы.

 

Белоруссия первой среди стран СНГ достигла и превысила уровень докризисного 1990 года. Продолжительность жизни в Белоруссии выше, чем в большинстве стран СНГ, включая Россию...

 

Например, под Минском начато строительство «силиконовой долины», где будут создаваться высокие технологии. Причем ученые, промышленники и специалисты, занятые в этом процессе, на пять лет будут освобождены от налогов и пошлин. Не приходится сомневаться, что очень скоро Белоруссия станет не только сборочным цехом, но и поставщиком высоких технологий для других стран.

 

Главный урок динамичного развития Союза России и Белоруссии - убеждение в том, что рост ничего не даст, если проходит на фоне сокращения доли наукоемкой и высокотехнологичной продукции. А на постсоветском пространстве и в бывшем соцлагере идет не только уменьшение выпуска технической продукции, но и деградация её производительного уровня. Например, машиностроение в массовом порядке переходит от более высокотехнологичной продукции (скажем, станки ЧПУ и пятикоординатные) к более архаичным форматам (малокоординатным станкам с ручным оперированием и др.) Тоже самое можно сказать о лесопереработке (вывоз леса-кругляка и ввоз мебели и пиломатериалов), о легкой промышленности и др. производительных отраслях. Ни при одном из этих раскладов мы не получим новых поколений станков и оборудования для модернизации сложных переделов наших технолиний!

 

Общество охотников и собирателей (геологов и буровиков), в которое стремительно трансформируется постсоветское пространство, предполагает коренную деструкцию как материально-технической, так и духовно-культурной жизни общества. Утрата способности воспроизводства сложных техносистем собственными силами, тотальная зависимость от импорта на этом рынке не менее опасна, чем отсутствие продовольственной безопасности страны, в которой более чем на 40% завозится извне необходимый продуктовый паек для граждан. А ведь уже в открытую идет развал и растаскивание линий сложной обработки и вторичных технологических переделов сырья...

 

Дело, конечно, не в прикрытой американским инвестиционным подаянием экономической агонии русофобских режимов - туда им и дорога... Дело в том, что никакого будущего у страны, снявшей ставку на высокотехнологичный и сложный передел, на наукоемкую продукцию нет и быть не может. Отсталость карают, отсталых бьют.

 

Вазген АВАГЯН,

руководитель инновационной лаборатории

«Энерго-прогресс», Уфа

 

1 Естественно, при достаточной производственной квалификации этих рабочих рук, без которой их дешевизна имеет мало значения.

 

2 Между тем, в России доходы от нефтегазового сектора составляют 45-50% от общего объема доходов федерального бюджета. На долю нефти, нефтепродуктов и газа приходится более 60% российского экспорта. Но и оставшаяся промышленность РФ долгие годы была в льготных условиях энергозатратной оранжереи. Например, на внутренний рынок «Газпром» поставляет более половины добываемого им газа. Из 548 млрд. куб. м газа, которые компания планировала добыть в 2006 г., на внутренний рынок поставлено около 286,3 млрд. куб. м. Стоимость 1 тыс. куб. м газа в России составляла тогда около $40, тогда как в Европе «Газпром» продавал газ в среднем по $230 за 1 тыс. куб. м, а в Белоруссию продавал его за $100. Исходя из этого можно сказать, что незначительный обрабатывающий сектор промышленности в РФ, напрямую не связанный с недрами, выживал и выживает не благодаря своей экономической эффективности, а благодаря особым условиям, созданным для них самим местом пребывания.

 

 

 

 

 

Промышленная политика СНГ: Вне политики. Вне промышленности.

 

    Вспомнив обо мне и моей работе с прежними правительствами Армении, новое патриотическое и пророссийское армянское правительство вытащило меня из нафталина и попросило (в числе многих, конечно) дать на рассмотрение экспертный анализ понятия «промышленная политика». Мол, промышленная политика - это важно, и в России это понятие уже вырвалось из лексикона оппозиции в государственный оборот, а у нас её как бы и нет...

 

    Я написал не совсем то, что от меня ждали. От меня ждали схем и технологий, я же описал физические принципы существования промполитики. Я предупредил политиков, что мой анализ им вряд ли понравится. Ведь физической основой существования промышленной политики, как экономического явления, является признание того факта, что нет отдельно существующих и независимо друг от друга работающих, независимо друг от друга разоряющихся или процветающих промышленных предприятий.  Нет в реальности всех этих ОАО и ЗАО, расхищенных бандами приватизаторов, а есть единая и неделимая, как «Газпром», система национальной индустрии, в которой и расцвет, и разорение бывают только общими, если речь не идет о какой-то асоциальной патологии, связанной с заводом-некрофагом, питающимся энергиями распада...

 

    Именно расшифровкой этого основополагающего тезиса промышленной политики я и собираюсь поделиться с читателями.

 

Трудность индустриальной жизни заключается в том, что потребности общества дискретны, а потребности обеспечения промышленного потенциала - непрерывны. Индустрия рождается из процессов разделения труда, через хрестоматийную цепочку мастерская-мануфактура-фабрика-комбинат, и потому (об этом думают гораздо реже) - индустрия идет к совершенству через усложняющуюся ЭЛЕМЕНТАЦИЮ, через преодоление уникальности изделия-шедевра путем разделения сложной задачи создания шедевра на множество малых и простых задач, в сочетании способных породить уникальную массовость того, что в 19-20 веках назвали ширпотребом - т.е. шедевром, выполненном в миллионах точных и стандартных копий.

 

Разделение одной сложной производственной задачи на тысячу простых и выполнимых любым средним человеком действий, переход от мастерства к навыку дало индустриальный эффект простоты (как следствие – массовости) тиражирования сложных по устройству и назначению предметов.

 

Элементация - душа разделения труда, лежащего в основе любого индустриального потенциала. Но элементация порождает тысячу ненужных и нелепых без конечного продукта вещей, тысячу ненужных и нелепых в отсутствие спроса на конечный продукт производств. Ценовое или моральное банкротство (устарение, например) конечного продукта сложной цепи приводит к эффекту «падающего домино» в очень длинной взаимосвязанной череде производителей.

 

Цепь работает в одну сторону: крах финального продукта индустрии разрушает всю корневую матрицу его элементной базы. Но вновь возникающая потребность в конечном продукте упирается - даже после небольшого по срокам перерыва - в отсутствие элементов, из которых может быть собран тиражируемый в миллионах копий сложный шедевр инженерного гения. Наличие финансовой возможности отнюдь не гарантирует наличие технологической потенции!

 

Поэтому элементация индустрии естественным образом диктует непрерывный характер её воспроизводства. Наиболее очевидна эта ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ НЕПРЕРЫВНОСТЬ, недопустимость прерывания производственного процесса в металлургии. Тут вообще все иллюстративно: отключил домну на один день, перестал подогревать её - «засадил козла», как говорят металлурги, то есть угробил гигантское промышленное сооружение, которое теперь легче разобрать по кирпичику, чем снова разогреть и расплавить...

 

Но металлургия - отнюдь не какое-то исключение из правила, а прямая демонстрация необходимого для большинства промышленных отраслей правила: чем сложнее элементация, чем обширнее комплектация конечного изделия, тем НЕПРЕРЫВНЕЕ по сути своей процесс его сборки-производства. Козла можно засадить не только в металлургии - последние 20 лет мы, индустриалы СНГ, наблюдаем это в изобилии горьких примеров.

 

Спрос потребителей дискретен. Допустим, сегодня мне нужен пылесос, а потом я лет десять буду пользоваться уже купленным, пока он не сломается или морально не устареет. Но если я ПРОИЗВОДИТЕЛЬ, а не потребитель пылесоса, то я не могу ждать 10 лет, я не могу мирится с приливами и отливами рыночного спроса. И не могу я мирится не потому, что я капризный или жадный, а просто потому, что если сегодня я не закуплю (из-за временного простоя конвейера) комплектующую деталь, завтра мне уже негде будет её закупить. Мой поставщик выпускает сущую дребедень, которая вне и помимо пылесоса нигде не нужна, он разорится, и пресечется цепочка элементации.

 

Его рабочие уйдут, конвейеры расстащут на металлолом. Потом мне потребуется очень много денег, времени и сил, чтобы попытаться восстановить производственный потенциал погибшего поставщика, и не факт, что эта тяжелая и длительная работа будет иметь желаемый результат.

 

Только либеральные фетишисты, не нюхавшие заводских масел и гари, верят во всемогущество денег. Приведу простой пример: засохший по настоящему цветок, превратившийся без регулярной поливки в бурьян, НЕВОЗМОЖНО ОТЛИТЬ никаким количеством воды. Его можно утопить в воде (под водой в данной аналогии я разумею запоздалые ассигнования), но он бурьяном и останется...

 

Чем сложнее инженерный замысел, тем большую элементную базу он требует для своего осуществления. В отсутствии потенциала производства комплектующих даже самое современное, с иголочки, производство, будет пароходом «Челюскин», застрявшем во льдах. Можно купить самые современные пушки, но они - по определению - хлам без производства подходящих к ним снарядов. Да разве только снарядов?! Они будут безвредным для врага хламом  и без обученного персонала артиллеристов, и просто без какой-нибудь рекомендованной производителем смазки. Чем сложнее техника, тем короче ряд совместимых с ней смазок, тем специфичнее и сложнее они в производстве.

 

Чем сложнее пушка - тем меньше шансов не испортить её деревенским дёгтем. Следовательно, само по себе наличие или отсутствие сложных, сверхсовременных пушек (равно как и любых других элементов модерна) ничего не решает и не определяет. Индустрия требует сложных, многоуровневых и постоянно (вне прихотей и капризов потребительского рынка) работающих, НЕПРЕРЫВНЫХ цепей промышленной кооперации. При этом нарушение одного из тысячи элементов производства (т.е. проблема всего лишь с 1/1000 производственного парка, персонала, производственного капитала) приводит к пересыханию всего русла индустриального потока.

 

Этого никогда не могли понять финансисты и банкиры. Для них разница между 100 и 99 рублями - совершенно справедливо почитается за ерунду. Это связано с тем, что покупательная способность рублей независима друг от друга, и с выбыванием одного рубля все остальные рубли отнюдь не поражаются в правах.

 

Но с точки зрения производственника, индустриала, капитал, вложенный в производство НЕДЕЛИМ по причине  элементации. Машина состоит из десятков тысяч деталей, но без одной-единственной детали все остальные её детали - бессмысленное нагромождение, мусор. Испортишь один рубль стоимости - не денежный, а на практике выпускающий комплектующие - потеряешь без возврата 100, 1000, 100 000 вложенных в производство рублей.

 

Производственный потенциал без одной-единственной детали начинает стремительный распад. Поскольку никто не может получить оплату за труд, вслед за первым поврежденным элементом промышленной сборочной цепи вываливаются ещё несколько самых слабых звеньев. Их выпадение делает ещё более бессмысленным существование оставшихся.

 

Начинает процесс - в самом лучшем случае - процесс ПРИМИТИВИЗАЦИИ промышленного производства. Оставшись без нужных элементов, производство пытается сделать полезный предмет проще, без отсутствующих деталей. Так идет регресс, технологическое движение вспять национальной индустрии. Нет шарниров - уберем дверцу, нет стекла - затянем бычьим пузырем...

 

Но архаизация и примитивизация индустрии есть не преодоление гибели, а лишь её отсрочка. Международная конкуренция быстро погубит любителей заменять стекла бычьими пузырями.

 

Сложная индустриальная среда делает, таким образом, бессмысленной игру либеральных экономистов в санацию посредством разорения неконкурентоспособных. Два ремесленника, действительно, могут спорить друг с другом - кто из них достоин выжить в экономическом соревновании, перебив клиентов у неудачливого соперника.

Но в сложнейших системах взаимной зависимости и кооперативной элементации нуждающейся в центральном диспетчере современной индустрии невозможно вымирание слабых и выживание сильных, потому что мотив сотрудничества здесь гораздо значимей с технологической точки зрения, чем мотив борьбы  за потребителя. Например, разорение отдельно взятого фермера возможно, а разорение отдельно взятого авиационного завода - нет (только всей авиационной промышленности разом), разорение отдельно взятого портного или сапожника - возможно, а разорение отдельно взятой газоперекачивающей станции или отдельно взятой электроподстанции - принципиально невозможно. Применять здесь принципы частной рентабельности, конкуренции, рыночного спроса и конъюнктуры так же нелепо, как в современном реактивном самолете заменить алюминиевые листы на фанеру...

 

Индустрия - это гигантская совокупность людей, которые не в состоянии САМИ О СЕБЕ ПОЗАБОТИТСЯ. В отличии от крестьянина с натуральным хозяйством, промышленник производит всего один-единственный, к тому же ненужный сам по себе, не имеющий никакой самоценности (без смежников и комплектующих) предмет. Поэтому индустриал по мере развития индустрии становится в социальном плане все более и более БЕСПОМОЩНЫМ, и все более остро нуждается в защите центрального диспетчера, направляющего потоки ненужных изделий к устью всеобщей пользы.

 

Староверы семьи Лыковых смогли выжить в тайге много лет без общества, государства, без кооперации с внешним миром только потому, что они были крестьянами. Никакой индустриал не может повторить подвига Лыковых, он не может наедятся только на себя и выжить без соблюдения внешним миром очень жестких обязательств по отношению к нему.

 

Предприимчивость - понятие из доиндустриальной эпохи. Техника точна, и всякая предприимчивость (т.е. вариативность поведения) в общении с ней просто убьёт её. В 80-е годы, в том числе и с моим участием промышленность Армянской ССР была оснащена новейшим по тем временам оборудованием. Оно и сегодня работает, производит продукцию, но... в Иране! Банда Левона Тер-Петросмана в начале 90-х годов вывезла гигантские станки в Иран по цене металлолома. Потом были и скандалы, и судебные разбирательства, но, ребята - «поезд ушел», а точнее - фуры ушли за границу. Такова цена предприимчивости (безусловно, обогатившей петросмановцев) в мире индустрии.

 

Фигурально выражаясь, ручейки бессмысленности в индустрии сливаются в реку смысла. Разбитая по сегментам деятельность индустриалов не просто кажется наблюдателю противоестественной, но и действительно - при нарушении кооперационных процессов - является противоестественной. Вдумайтесь: сотня человек тратит всю свою энергию, надрывается на работе день и ночь, ради производства какой-нибудь одной-единственной втулки, да к тому же в невообразимых количествах! Астрономическое число дурацких втулок, горы, эвересты продукта, который в примитивном (средневековом) хозяйстве не потребуется даже в единственном экземпляре!

 

Втулку глупо нести на рынок, глупо выкладывать в супермаркете. У неё нет и не может быть массы покупателей. Она нужна (если нужна) - только одному-единственному покупателю - такому же странному со средневековой точки зрения стоглавому коллективу чудаков, насаживающему на нелепую втулку ещё более нелепый шпунтик! Скажите, какой рынок с его законами может регулировать этот товарообмен? Где-то в конце очень длинной цепи переработок и технологических переделов втулка и шпунтик станут частью сверхэффективной, поражающей средневековое воображение машины. Но дотуда ещё нужно дойти - потому что утрата одной-единственной втулки сделает итоговую супермашину технологически невозможной!

 

Рыночные отношения вырастали из средневекового производства, тесно связанного с ремесленными шедеврами, с уникальными изделиями ручной работы. Поэтому конкурентный рынок живет понятием «качества» - категории, вырастающей из мастерства. Есть мастерство - есть и качество. Но качество - доиндустриальное понятие, живущее в индустриальную эпоху исключительно в качестве пережитка и исключительно в тех сферах, где ещё имеет важное значение ручной труд.

 

Для настоящей высокотехнологичной индустрии понятия «качество» не существует, потому что из двух вещей, идентичных друг другу с микронной точностью по всем параметрам, не может быть более или менее качественной вещи.

 

Помню, как я убедил в этом покойного главу Армении Демирчяна. Во время визита руководства страны на один из ещё работающих заводов я показал ему рабочего, штампующего шайбочки. Шайбочки эти считают на вес, килограммами и тоннами, никому и в голову не придет искать в них какой-либо индивидуальности. Металл - гостовский, размеры абсолютно равные, штамп - единый. Как эта шайбочка может быть более или менее качественной? - спросил я. -Количество - вот её единственное качество. 

 

Индустрия исключила мастерство, заменив его навыком, обеспечив простым людям возможность делать сложные вещи. Именно простота изготовления сложного (т.е. сложная и разветвленная система простых операций) и дала возможность сделать сложное массовым. Поэтому старое понятие о качестве, которыми оперируют на ТЕХНОЛОГИЧЕСКИ-ОТСТАЛЫХ производствах и в кабинетах выращенных финансово-кредитной средой экономистов - по сути своей ДОИНДУСТРИАЛЬНОЕ.

 

Оно для ремесленной мастерской актуальнее, чем для мануфактуры, для мануфактуры актуальнее, чем для фабрики, для фабрики актуальнее, чем для комбината. Если же мы возьмем станки ЧПУ, которые почти ПЕРЕСТАЛО выпускать сегодня станкостроение СНГ, то там вообще понятие качества бессмысленно, ибо полностью исключен из стандартизированной операции человеческий фактор. Оборудование, работающее на автомате, на автопилоте имеет единое, стандартизированное явление соответствия изделия эталонному образцу, и конкурентоспособность автомата-автопилота - кроется только в скорости выполняемых операций, в скорости процессов технологического передела, в количестве, в показателе массовости продукции.

 

И по этому критерию - скорости, массовости, снижения издержек всех видов - наиболее оптимальным в пределе функции оказывается производство однотипной продукции в одной-единственной точке пространства на весь мир, на всю планету. Такого рода оптимизация, построенная на преимуществах крупносерийности, совершенно чужда понятиям конкуренции, соперничества, степеней качества продукции (ниже высшего качества у неё просто нет, или высшее качество, или она сломалась).

 

Она чужда выбора между производителями (два разных, не связанных между собой производителя на станках ЧПУ будут ровно в два раза менее эффективны и в два раза более затратные, чем единый. У них будет больше сожжено топлива, больше будет персонал, больше простоя оборудования, больше поломок и повреждений, производственных травм и т.п.).

 

Возьмем только один критерий: потребности индустриального развития требуют совершенно однозначно расширения и упрощения всеобщего доступа к технической информации - как для организаторов производств, так и для трудящегося персонала. Зачем? Как с целью избежать «изобретения велосипедов» так и с целью повышения квалификации рабочих. А рыночная среда конкурентности работает в обратном направлении - именно ей принадлежат такие реакционные, сдерживающие индустриальное развитие и техническую модернизацию понятия, как копирайт, авторское и патентное право, торговая марка, секрет фирмы, коммерческая тайна и т.п. Нетрудно заметить, что разного рода блокираторы распространения технической информации и обмена опытом препятствуют расширению производства, наращиванию его потенциала.

 

Рынок, конкуренция - и новейшее индустриальное производство вообще из разных миров, из разных цивилизаций. Точно так же первобытно-общинные нравы и порядки автоматически разрушают институт государства, и наоборот - государство автоматически искореняет первобытно-общинные порядки. СОСУЩЕСТВОВАТЬ они могут только в борьбе и только ограниченное время.

 

Главной целью промышленной политики является повышение доступности и снижение цены на вещи массового пользования. Главной целью рыночной идеологии является снижение доступности и повышение цены на те же самые вещи. Для промышленной политики производство какого-либо предмета есть интеллектуальная задача, головоломка, решаемая через преодоление барьеров и препятствий к массовому производству чего-либо. Для рынка производство есть задача по извлечению прибыли, и, соответственно, решается она через выстраивание барьеров и препятствий к массовому, дешевому, доступному продукту.

 

Идеалом промышленной политики является концентрация всех имеющихся ресурсов на производстве изделий. Идеалом финансового капитала является выход из производственной сферы, освобождение от её гнета, прорыв в непроизводственные сегменты рынка, в которых извлечение прибыли есть не интеллектуальная, а силовая задача.

 

Для промышленной политики удлинение сроков окупаемости капиталовложений есть великое благо, позволяющее развиваться как экстенсивно (наращивая производство), так и интенсивно (осуществляя переходы к новому технологическому укладу). Ведь чем сложнее, глобальнее, принципиально-новее проект, тем дольше он будет на начальной стадии убыточным. Банк начислит процент уже через день, урожай хлеба можно собрать только через год, а полететь в космос - только через сто лет неустанных капиталовложений в фундаментальную науку.

 Для финансового капитала удлинение сроков окупаемости инвестиций - главное зло, с которым капитал ведет отчаянную борьбу.

 

 

***  ***

   

Веками, да собственно и тысячелетиями слова «редкое», «сложное» и «дорогое» были почти синонимами. Редкость была обусловлена сложностью изготовления или добычи, дороговизна - редкостью, ТРУДНОДОСТУПНОСТЬЮ (вот ключевое слово!) полезного предмета. Создавая искусственный мир, очень хрупкий и взрывоопасный, индустрия добилась преодоления логичного естества связки «сложное-редкое-дорогое».

 

    Как добиться того, чтобы картина Рафаэля стоила дешевле мешка с навозом?! Ведь картина Рафаэля одна, она создавалась годами упорного мастерского труда, а навоз везде раскидан, как грязь...

 

    Но суть индустриального преображения с его «ширпотребом» в том, что картину Рафаэля сделали дешевле мешка с навозом - за счет индустриального копирования полиграфическим способом. Удивительная дешевизна репродукций, фотокопий стала доступна всем по ничтожной цене.

 

    Помню тот эффект благоговейного восторга, который произвел на меня простой слесарный кернер. Это почти вечный инструмент, сделанный из особого, невероятного сложного в производстве металла, сверхтвердого (десятилетиями точкует простой металл!) и сверхудароустойчивого. Для того, чтобы произвести этот простой с виду продукт, нужна громадная цепочка смежных производств, достижение колоссальных температур и т.п. А стоил кернер в Армянской ССР 30 копеек, и наивно думать, что заплатив один раз в 20 лет 30 копеек, я тем самым покрыл все нужды необходимой для производства кернеров технобазы. Индустрия сделала дорогую вещь дешевой за счет незримых простому глазу колоссальной сети взаимозачетов, длиннейшей «грибницы» кооперативных связей. А сейчас кернеры в Армении попросту не выпускаются - нашего кернера нельзя купить ни за 30 коп., ни за рупь, потому что его больше нет в природе...

 

    Но монетаризм рассуждает так: если я видел кернер за 30 копеек, и если у меня 30 копеек есть в кармане, то я могу ВСЕГДА, когда потребуется, обеспечить себя кернером. Здесь мы имеем дело с непониманием того факта, что рынок товарных предложений индустрии - противоестественный по сути своей, сформированный непрерывностью и бесперебойными перетоками внутри раскинувшейся на целый континент неустойчивой системы, об устойчивости которой нужно заботится одновременно во всех местах её функционирования. Проглядишь дыру в трубе в Норильске - а в итоге крыша свалится где-то в Сочи, и это не гипербола...

 

    Рыночная логика исходит из комфорта потребителя, из удовлетворения его нужд по мере их поступления. Индустриальная же логика требует служения не потребителю, а производителю, удовлетворения в первую очередь не потребительских, а производственных нужд.

 

    Вот небольшая зарисовка двух логик. Что важнее - тепло в батареях добросовестных плательщиков или труба теплоцентрали? Можно ли отключить от тепла потребителей ради необходимости срочной починки трубы?

 

    Любой рыночник скажет, что это безобразие (на этом и вся «перестройка» была выстроена), что добросовестные плательщики должны получать оплаченные услуги бесперебойно, и что судьба трубы это - «ваши проблемы».

 

    Но ведь очевидно, что гибель трубы сделает все батареи бессмысленными, всю платежеспособность - вздором, нонсенсом. Труба - в широком смысле слова -  эгоистична и капризна, она не хочет чиниться во время, удобное потребителю, она хочет чинится тогда, когда сама того пожелает. И чем сложнее труба - тем выше степень этого её индустриального эгоизма.

 

    Хрупкость мира индустрии - это расплата за его совершенство, за его способность сделать дорогую вещь дешевой, редкую - массовой, а сложное - простым.

 

    Промышленная политика - это и есть, собственно, методология работы диспетчерского пункта, который в национальных масштабах обеспечивает координацию единой индустриальной сети. Промышленная политика - это (верно или неверно - другой вопрос) избранная правительством логика функционирования единого индустриального комплекса. Она (логика) замещает критерии частной рентабельности, частной прибыльности, хозрасчета на отдельно взятом участке критерием общей, системной, сетевой целесообразности. В рамках такой общей целесообразности вполне допустимы и частные случаи «плановой убыточности» (в конце концов, что такое бесплатное всеобщее образование, как ни убыточная частность общей пользы?!) и частные случаи дотационности.

Индустрия - это новый мир, технологические цепи которого бесконечно уязвимы перед случайностями, и потому нуждаются в постоянном преодолении случайности, неопределенности, волатильностей, в чем, конечно, не нуждался мир натуральных хозяйств, мануфактурных торговцев или мир банковских спекулянтов.

 

 

 

 

 

«ДЕЛО ПРОМПАРТИИ» или яйцо было раньше курицы

 

 

Инновационные тенденции включают в себя появление новых материалов с принципиально новыми характеристиками, новые способы обработки и использования старых материалов, новые сферы применения как новых, так и давно известных материалов. В некотором смысле инновационная проблема звучит так: трудно придумать новый конструкт, если нет соответствующих ему материалов, и трудно придумать новые материалы без потребности обеспечить новый, уже имеющийся вид конструкта.

Как говорится, имеем проблему первичности курицы и яйца: где та первая курица, которая появилась раньше яйца или где то первое яйцо, которое не было никем снесено?

 

 

Новое армянское правительство (правда, почему-то за подписью третьестепенного чиновника – но я не из обидчивых) спрашивает мое мнение об основных тенденциях инновационного материаловедения. Отвечаю: единственная тенденция инновационного материаловедения – это равномерное расширение наших представлений о материалах по всем направлениям. Скажем, нужны ли инноватике сверхтвердые материалы? Естественно, да? А сверхпластичные? Тоже, безусловно. Нужны сверхпроводимые? Да. А все более и более надежные изолянты? Тоже да!

 

Некоторые говорят, что инноватика материаловедения заключена в развитии крайних форм, отталкивающихся от застойной середины качеств. Скажем, развитие как сверхпроводимости, так и недоступных прежде изоляционных качеств. Таким я отвечаю – а куда вы денете важнейшее инновационное направление современной индустрии – полупроводниковое?

 

Инновационное материаловедение – это создание новых, прежде небывалых материалов для промышленности. При этом наивно считать, что индустрия диктует некую заданность качеств инновационного материаловедения – например, снижение стоимости нового материала относительно старого или усиление какого-либо фактора в новом материале относительно старого. Ничего такого индустрия не диктует. Она вначале должна получить новый материал, а уж потом сама жизнь и течение техпроцессов подскажут куда его девать.

 

Некогда алюминий стоил дороже золота и был у наших бабушек металлом для ювелирных украшений. Некогда и само железо было только метеоритным, а потому обладало качествами сверхдрагоценной сверхуникальности…

 

База деталей нового, инновационного конструкта - вообще тяжелая для индустриалов сфера. Первый реактивный самолет (ռեակտիվ), построенный в начале ХХ века в Румынии, не полетел, потому что основные его части были сделаны из фанеры: кризис материала определил кризис идеи реактивного самолетостроения на многие годы...

 

Производство как новых материалов, так и новых способов обработки металлов упирается не только в их рыночную невостребованность в отсутствии нуждающегося в них конструкта, но и в общую неопределенность направления их развития. Как их свойства, так и их особенности достаточно расплывчаты для производственника. Чаще всего преобладает деструктивная линия «новый материал должен быть не хуже и дешевле старого», хотя с точки зрения индустриальной теории понятие «не хуже» - застойно (должен быть качественный скачок к лучшему), а понятие «дешевизна» вообще иллюзорно.

 

Подавляющее большинство предметов не имеют стабильной себестоимости, обходятся производителю от ноля до бесконечности условных единиц в зависимости от объемов, форм, смежной инфраструктуры призводства. Для индустрии нет понятия «стоимость», для неё есть понятие «технологическая обеспеченность».

    Поэтому поставленная рыночной экономикой задача делать материалы и компоненты технологических переделов «дешевле» есть игра по выдуманным правилам, а вовсе не предмет объективной реальности.

    Мы ставим телегу впереди лошади: мы стремимся сделать дешевле саму вещь, а не производство вещи, а это очень и очень разные с точки зрения «техномики» категории.

 

    Возьмем простой пример: реальная (в соотношении с ценами на другие продукты) стоимость видеомагнитофона в России с 1990 года упала более чем в 100 раз. Это было достигнуто за счет увеличения серии производства, за счет запуска новых, конкурирующих со старыми, производств, за счет механизации и автоматизации значительной части процессов сборки и комплектации, значительно сократившей человековремя труда на сборку одного видеомагнитофона. Аналогична и судьба мобильных телефонных аппаратов. То, что было очень и очень дорого, стало весьма дешево, что убедительно доказыват условность понятия «дешевый» и «дорогой» для технологических процессов.

 

    Если бы логика удешевления пошла бы не путем перемены техносферы, окружающей видеомагнитофонную и радиотелефонную сборку, а путем их удешевления за счет внутренних ресурсов застойного циклического воспроизводства стабильной партии, то как «видики», так и «мобилы» становились бы хуже и хуже, чаще бы ломались, менее качественно выполняли бы свои функции, но дешевле более чем в 100 раз все равно бы не стали.

 

    Если сделать корпус телевизора из сушеного навоза, мы выиграем в цене немного, а вот негативных явлений получим куда больше иллюзорного стоимостного выигрыша.

 

    Если кто-то думает, что я шучу, то должен признаться, что это вовсе не так. Со зловещего рубежа 1991 года, вообще поделившего все и вся на «до» и «после», технологическая потребность качества слишком часто уступает рычноно-ценовому качеству дешевизны. Вещи потребительского рынка, конечно, от этого немного дешевеют, но вовсе не настолько, чтобы оправдать эффект возрастающей потребительской «малоразовости» употребления продукта технологического передела.

 

В данном случае мы имеем дело с попыткой экономить внутри сложившегося производства вместо поиска экономии вовне имеющихся производственных навыков, поиска, конечно, связанного как с риском провала, так и с опасностью быть непонятыми или уйти на тупиковый путь развития материалодела.

 

Понятно, что внутренняя экономия бесперспективна - она имеет очевидный предел как своего продвижения, так и своего применения. Для индустрии она не только бесполезна, но и вредна, поскольку, помимо удешевления оборудования, материалов и комплектации работает и на удешевление квалификации производственных коллективов. Это на практике выливается во всем нам знакомую проблему «желтой сборки», в проблемы парадоксальной для ХХ века производственной деиндустриализации, связанной с увеличением доли ручного и низкомеханизированного труда, с увеличением доли низкообразованных чернорабочих кадров на производствах.

 

Ларчик рыночного капкана для индустрии открывается просто: существует правило, которое впервые вывел я, и которое поэтому в специальной экономической литературе носит иногда имя «казуса Авагяна»: скорость временных оборотов капитала (хроника капиталооборота) обратно пропорциональна средней скорости технологических обновлений (хроника инновативности).

 

Обычному читателю трудно понять такие громоздкие формулировки. Объясню проще: высокая скорость полного цикла капиталооборота - главная цель финансиста - высокая скорость окупаемости вложений возможна только при условии полной отлаженности, алгоритмичности процесса.

 

Человек на ручной мясорубке прокрутит больше мяса за единицу времени, чем тот, кто сперва начнет изобретать и собирать с ноля из случайных деталей электрическую мясорубку, даже если в итоге электрическая и окажется много продуктивнее механической. К тому же для электромясорубки нужны особые материалы, нужно, наконец, наличие и дешевизна собственно электричества! Кто и зачем станет делать изолированные провода в отсутствии электроприборов? И наоборот, кто сможет собрать электроприборы в отсутствии изолированных электрокабелей?! Снова получается курица и яйцо, готовые вечно спорить о праве первенства!

 

Таким образом, хотя и пишут иногда (и даже Г. Зюганов в своей докторской диссертации!) что у денег нет качества, количество - их единственное качество, но деньги, как капиталовложения, имеют и количество и качество.

 

Количество для капиталовложений - это ускорение оборотности, дающее чисто количественный прирост денежного дохода. Качество капиталовложений - это их инновационная ёмкость, способная в случае своего высокого качества развернуть в бесконечность как итоговую прибыльность, так и итоговую медлительность окупаемости капиталовложений.

 

Индустрия требует от нас совсем не того, что требует рентабельность. Индустрия требует не удовлетворять, а создавать спрос на свою продукцию, потому что по большинству видов индустриальной продукции естественного, спонтанно возникающего спроса нет и быть не может. Вообразите себе печальную участь торговца гвоздями в поморской деревне, где привыкли строить все по русской смекалке, без единого гвоздя!

 

В приведенном примере не работают и рыночные механизмы, поскольку если один торговец гвоздями станет продавать гвозди дешевле другого, если они у него будут качественнее, чем у другого, если, наконец, он даже даром станет отдавать их понемногу с целью демпинга конкурентов - это ничего не даст. Продолжая аналогию, можно заметить следующее: чтобы в деревне, где строили испокон веку без единого гвоздя, началась торговля гвоздями, нужно:

 

1) Сперва произвести много никому не нужных гвоздей, которых нелепо и предлагать к продаже.

 

2) Затем выкинуть их всех в большом количестве на свалку, где они будут валятся, и ждать смекалистого инноватора, умеющего найти этой бросовой вещи применение в своей стройке.

 

Вкратце перед читателем и есть краткий курс индустриального материаловедения. Нужно сделать ненужное никому, и сделать его много, потому что небольшая партия ничего не решит. Дальше нужно дождаться пока ненужное станет по каким-то причинам нужным (а может, оно и никогда не станет - именно так доселе лежат на свалке истории технологии производства дирижаблей, печных алмазов из графита и т.п.)

 

После того, как ненужный материал или технология (или материал и технология) станут нужными, цикл их производства возобновляется, но уже на рыночных условиях рентабельности и конкуренции. Таким образом индустрия не обслуживает потребности, она их провоцирует и искусственно создает.

 

Очень ошибаются те, кто считает, что индустрия есть система производства нужных вещей. Это определение - скажем попутно - вполне применимо к рынку, как системе розыска и доставки нужных вещей, но очень далеко от индустрии. Индустрия - это, как ни парадоксально звучит - система производства именно ненужных и непотребных вещей с последующим (только последующим!) переводом их в разряд нужных.

 

Индустрия, которая перестала идти вышеуказанным путем, автоматически перестает быть индустрией, хотя, возможно, сохраняет некоторые внешние признаки промышленности. Она превращается (опять же, не взирая на внешнюю видимость заводских труб) в систему традиционного производства в застойном традиционном обществе. А традиционное производство плохо тем, что оно гибнет, почти всегда гибнет - будь то следствием его столкновения с истощением его традиционных ресурсов, его столкновения с деградацией человеческого материала, неизбежной в условиях застоя или его столкновения с посторонней, внешней динамичной индустрией. На практике чаще всего все эти факторы сочетаются вместе, обеспечивая традиционному производству гарантированную гибель.

На демидовских заводах выплавка металла (весьма, кстати, ценимой марки «белый соболь») шло на древесном угле. Если бы современные объемы выплавки металла попытались бы опираться на базу древесного угля, то леса планеты исчезли бы в течении года. Но демидовские заводы разорились далеко не только от истощения лесной базы, но и от столкновения с заводами Юза, с мощной внешней инновационной металлургией, захлестнувшей царскую Россию и убившей в ней традиционное железоплавильное производство...

 

Сама же мировая железоплавильная индустрия сперва предлагала металл в количествах, совершенно непотребных и даже немыслимых для традиционного общества. Индустрия буквально давила, буквально терроризировала рынок огромным количеством металла, побуждая, а чаще попросту заставляя как производителей, так и потребителей национальных рынков использовать в производствах и в быту новый (в таких количествах) материал.

 

Современная инноватика такова, что технологическому целесообразному замыслу нужно обеспечить базу материалов и комплектующих совершенно нецелесообразную. Время материалов и комплектующих «двойного назначения» - когда деталь может использоваться И в традиционной сборке, И в инновационной - неумолимо проходит. Такое время «двойной востребованности» - характерная черта ранней, начинающей инноватики, только-только зарождающейся и ещё примитивной техносферы. Планета эту стадию давно перешагнула.

 

Для развития индустрии важна именно принципиальная новизна материала или метода, а отнюдь не мелочные прикидки его применимости, встраиваемости в существующие рыночные отношения. Более того, вопреки рыночной логике, целью инноватики должно быть не удешевление, а первичное удорожание производства, что смертельно для рентабельности. Возобладавшая во времена после 1991 года логика удешевления производств (совпавшая по времени с общей технологической деградацией человечества) ведет в тупик, к дегенерации, поскольку дешевле натурального хозяйства вообще никто ничего не придумал, ведь натуральное хозяйство вообще по определению не знает, и не потребляет денег, оно - с точки зрения рентабельности – БЕСПЛАТНО.

 

Индустрия не делает дешевых, или тем более бесплатных, как натуральная средневековая ферма, вещей. Индустрия делает дешевой не жизнь, а рост, развитие производства. Вещи же в индустрии дорогие и очень дорогие – как с точки зрения информационной, трудозатратной, так и с точки зрения ресурсной и энергетической ёмкости. Дешевизна роста и развития достигается за счет обеспечения этого самого роста необходимыми для него комплектующими, которые производятся ЗАРАНЕЕ, до роста, подобно тому, как топливо заливается в ракету до старта, а не после отлета. Индустрия таким путем дает людям доступность ранее недоступного через потребность ранее непотребного.

 

Разгадка выше приведенной загадки про яйцо и курицу на самом деле весьма проста. Конечно, естественно, раньше было яйцо. Оно – как принцип и форма – появилось задолго до любых куриц, и вообще птиц. И, появившись, как технологическая методология репродукции, яйцо сделало возможным перспективу появления как птиц вообще, так и куриц в частности.

 

Вазген Авагян

 

 

 

 

Станки – терминаторы

Тенденции развития станкостроения выбросят нас из цивилизованного мира

 

Несколько азбучных истин для руководства России. Простую вещь сделать просто. Сложную вещь сделать сложно. Есть возражения? Индустрия родилась там и тогда, когда очень значительное количество людей стало думать над одним-единственным вопросом: как лучше, дешевле и быстрее сделать очень простую вещь. Эту простую вещь – часть сложной конструкции – в индустрии назвали деталью.

 

Теперь встал другой вопрос: простая вещь (деталь) будет тем легче делаться (быстрее, надежнее, дешевле), чем большее количество людей и ресурсов на это бросить. Если множество людей постоянно концентрируют свои интеллектуальные возможности над упрощением, удешевлением, ускорением производства простой вещи, то нетрудно догадаться, что в итоге они обязательно (ведь простая вещь – не сложная) придумают самый оптимальный способ решения производственной задачи. Что же касается ресурсов, отпущенных на изготовление вещи, то уравнение Леонидова гласит: величина серии производства определяет возможный предел затрат на оборудование производства. Если забить молотком один гвоздь, то стоимость забивания гвоздя будет равна цене молотка. Если забить молотком два гвоздя, то стоимость забивания одного гвоздя сократится вдвое. Понимаете?

 

Так возникало великое индустриальное правило СТАНДАРТИЗАЦИИ: система в которой все большее количество людей начинало производить все более простые вещи во все большем количестве. Чтобы это колоссальное количество простых вещей можно было затем собрать в сложные, требовалась стандартизация. Она и появилась – как обратная сторона индустрии. Иначе говоря, задачей индустриала стал сбор все  новых и новых сложных конструкций из имеющихся в наличии стандартных элементов, и это было похоже на головоломку: собрать из давно известного некую новую неизвестную прежде сумму…

 

Подобно тому, как патрон должен подходить к винтовке – иначе нет смысла ни в патроне, ни в винтовке – любая новация в технике укладывалась в прокрустово ложе стандартизации деталей. Машина новая – но на тех же болтах и шайбочках, и т.п.

 

На определенном этапе это стало давать сбои. Новые головоломки из старых элементов не получались. Новые «Жигули» фатально оказывались старыми «Жигулями», которые просто загримировали под новизну…

 

Спираль развития подвела индустрию к колоссальному перевороту: на новом этапе развития потребовалось перешагнуть когда-то спасительную грань стандартизации, и осуществить революционных масштабов переход от производства стандартных вещей из стандартных деталей к производству нестандартных вещей из нестандартных деталей, которые при этом были бы дешевле, лучше и быстрее в производстве, чем прежние стандартные…

 

В области станкостроения это  поворот от механического задания параметров к вычислительному заданию параметров. Механика статична; механический станок заранее содержит в себе очень жесткие параметры тех деталей, которые он сможет произвести.

 

Станок с ЧПУ тоже зависим от механики и содержит массу чисто-механических компонентов. Но он знаменовал собой переход к ПОТЕНЦИАЛУ АВТОМАТИЧЕСКОГО ПЕРЕНОСА ЗАМЫСЛА В МАТЕРИАЛЬНОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ.

Что это такое? Это нужно знать и понимать каждому, чтобы выжить. Я нарисовал кривоколенный канал в бруске металла. Нарисовал – и нарисовал, и что с того? Стандартный сверлильный агрегат не может сделать кривой канал в бруске. Его механическая природа заранее запрограммирована на производство прямых каналов, и других он высверлить не может.

 

Это была реальность механической эры станкостроения. Теперь реальность информационной эры станкостроения: я нарисовал нечто корявое в компьютере. Кинул параметры этого предмета на пятикоординатный ЧПУ станок…

 

Это уже другая в основах своих индустрия. Я не прошу у станка выдать мне ту деталь, с целью производства которой станок был создан. Я прошу его выдать деталь, о конкретных параметрах которой создатели этого станка понятия не имели. Прежде мне потребовалось бы заказать под новую деталь производство нового станка. Теперь мне достаточно загрузить коориднаты – новый станок работает по ЛЮБЫМ параметрам.

 

Революция? Да! Думаем мы о ней? Нет!

 

А ведь для мира это прежде всего технологический прорыв, это увеличение производительности в десятки раз, это возможность качественно изменить дизайн и выйти на рынок с продуктом нового поколения, это гарантия стабильности предприятия. Это возможность обрабатывать сложную криволинейную поверхность и гнутоклееные детали любой формы за одно позиционирование на станке. Сегодня операции фрезерования, профилирования, выборки любых пазов, сверления, шлифования, нарезки шипов, выпиливания выполняются при практически мгновенной смене инструмента

.

Станкостроение принципиально шагнуло к увеличению числа независимых рабочих шпинделей, расположенных в одной рабочей плоскости, в сторону бесколлекторных двигателей системы перемещений головки и вращения. Имеем тенденцию к уменьшению размеров и облегчению веса рабочей головы, а следовательно, удлинения рабочего суппорта, что дает возможность постоянно увеличивать размеры обрабатываемых деталей. Растет количество станковых рабочих столов в базовой комплектации, что позволяет значительно повысить производительность станка.

 

Фиксация заготовок станков будущего будет выполняться либо пневматически, либо вакуумным зажимом. Так же растет номенклатура рабочих инструментов, которые можно насадить на шпиндель. Кроме того, тенденция станкостроения ведет к постоянной оптимизации магазина для автоматической смены инструмента.

 

Программа позволяет заранее рассчитать пооперационною время на изготовление каждой детали, правильно подобрать инструмент. Управляющая программа позволяет моделировать процесс обработки детали, управлять и корректировать движение столов и рабочих шпинделей.

 

Программа 3-х мерного моделирования изделий и цикла их обработки дает возможность технологу заранее видеть деталь на всех этапах ее обработки.

 

Мы стоим на пороге того нового фантастического станка, который я обрисовал выше: станка, который уже завтра позволит автоматически переносить вольную фантазию в материальную реальность…

 

А для СНГ это катастрофа. Говорю как практик с большим опытом работы в индустрии: КАТАСТРОФА. Столкновение информационных и механических станочных парков будет сравнимо столкновению современной армии с племенем неандертальцев…

 

В России и СНГ даже самые успешные и состоятельные инструментальщики выбирают 3-осевое оборудование и не задумываются над тем, какие преимущества может дать 5-осевая обработка при решении тех же задач. Сегодня значительная доля изделий инструментального производства может быть изготовлена при помощи 3-координатных фрезерных станков. Люди утешают себя тем, что, как показывает СЕГОДНЯШНЯЯ практика, непрерывная 5-осевая обработка, когда одновременно меняются все три координаты и два угла, необходима в исключительно редких случаях.

 

Однако не мной подмечено: даже при производстве изделий, для изготовления которых достаточно применения 3-координатного оборудования, использование 5-осевых станков способно принести ощутимую выгоду. 5-координатное фрезерование позволяет не только расширить номенклатуру выпускаемой продукции за счет новых возможностей оборудования, но и повысить качество изделий.

Ряд изделий зачастую оказывается выгоднее изготавливать из цельного куска металла. Во-первых, прочностные параметры у штампованных заготовок выше, чем у отлитых.

 

Во-вторых, уже сегодня создание технологической оснастки для литья изделий сложной формы не всегда бывает экономически выгодным. И в-третьих, исключается появление скрытых дефектов типа каверн. Кроме того, при высокоскоростном фрезеровании, когда основная часть тепла при резании уходит в стружку, возможна обработка сталей в закаленном состоянии без их отпуска, что позволяет избежать закалки после фрезерования, а вследствие этого можно избежать коробления, связанного с термообработкой.

 

Относительно новым направлением развития 5-осевой обработки является применение для фрезерования роботов-манипуляторов, которые уже сегодня позволяют получить точность порядка 0,1 мм.

5-координатное фрезерование позволяет выполнить обработку сложных корпусных деталей за один установ, благодаря чему повышается точность изготовления и исчезает необходимость в применении вспомогательных приспособлений. повышается стойкость инструмента и сокращается время обработки.

 

Пятикоординатка прямой наводкой бьёт в грядущую цель человечества – формирование системы массового производства нестандартных изделий. То есть к парадоксу крупносерийного производства единичных, уникальных по свойствам и конструкции вещей. Скажете – невозможно?!

 

Но я уже показал, как это возможно. В случае достижения автоматики  переноса замысла в бесформенный кусок металла – а она уже не за горами – мировая индустрия сумеет производить уникальное на поточных линиях. И тогда наши старые технопарки сами станут бесформенным куском металла, годным только на переплавку…

 

В теоретическом плане расчет траектории движения для 5-координатного фрезерного станка — сложная математическая задача. Если программу для 3-осевого фрезерования зачастую можно составить при помощи калькулятора, карандаша и бумаги, то в 5-координатной обработке придется полностью довериться CAM-системе.

 

Понимаете ли Вы, что будет, если с этой новой реальностью столкнется страна, где двадцать лет деградируют без передышки образование, инженерная и техническая мысль?

 

Хотелось бы, чтобы вы это поняли…

 

 

 

 

 

ТЕХНОТКАНЬ: ВОЗНИКНОВЕНИЕ, ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ, НЕКРОЗ.

 

 

1.

    Потребительская философия, потребительская психология порождают в итоге целостное мировосприятие т.н. «ПОТРЕБИТЕЛЬСКОГО ОБЩЕСТВА».  Потребительство – явление психосоциальное, и очень не правы те, кто путают его с явлением совершенно иного порядка – явлением экономико-физическим, потреблением. Потребительское отношение к экономике вовсе не означает высокой степени потребления, и даже скорее наоборот. Точно так же и высокая мера простого физического, бытового потребления вовсе не вытекает из потребительства, и напротив – препятствует ему.

 

    Потребительское отношение и «потребительское общество» - это феномены КРАТКОСРОЧНОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ мышления. Задачей потребительского общества выступает не повышение уровня потребления, как такового, а максимализация сиюминутных возможностей текущего потребления. Отсюда и знаковое явление потребительского общества – потребительское кредитование, суть которого заключается в переплате за товар или услугу во имя ускорения их получения.

 

    Присущее данному типу общества потребительство уже не раз в исторической ретроспективе приводило к катастрофе в области простого физического потребления. Так, например, хотя советское общество относимо к типу индустриально-аскетическому, а ельцинизм – к ярко выраженному типу потребительского общества, при переходе от индустриальной аскезы к потребительству потребление всевозможных благ в среднем по РФ более, чем в два раза.

 

    Ещё более поучительна история с негритянским потребительством в Зимбабве. Президент-популист Р.Мугабе дал своим избирателям-неграм право и возможность разграбить, растащить, распродать по частям фермы белых земледельцев. В итоге, хотя год или два наблюдался (за счет распродаж и присвоения) рост уровня потребления негров, Зимбабве из крупного экспортера сельхозпродукции стало зоной голода и гуманитарной кататстрофы.

 

    Несмотря на очевидный, как кажется, абсурд и безумие потребительства, именно потребительское общество, а не индустриальное, является примером естественного общества. С технологической точки зрения потребление является лишь конечным пунктом очень длинной (и постоянно удлиняющейся) цепочки производства, является подчиненной и служебной частью производственного процесса.

 

    Однако с точки зрения социальной, биологической, психологической – какой угодно, апеллирующей к животному в человеке – потребление есть единственная цель, единственный смысл жизни, тогда как производство – нудный и мучительный посредник-преграда между человеком и его потреблением. Хотелось бы кушать сразу, но «почему-то» приходится идти «ишачить» на завод целую смену, чтобы только потом покушать. Естественно, «ишачащие» желали бы устранить эту переборку, а многие из «ишачащих» даже, как ни удивительно, вообще не видят связи между трудом и потреблением. Потребление – это мое, говорят они, а трудится меня заставляет государство и другие насильники, угрозами и палкой гонят меня трудится…

 

    Подавляющее большинство обществ с глубокой древности были потребительскими. Они абсолютизировали потребление, как единственный источник наслаждений для человека, и стремились минимизировать трудовой процесс, если не получалось совсем от него избавится. Именно поэтому в космос человек вышел только в ХХ веке, а не, скажем, с космодромов Римской Империи.

 

    Для модернизации в современном смысла слова, т.е. для НТП, нужны были свободные ресурсы, а откуда им было взяться, если традиционный человек съедал столько же, или даже больше, чем производил? Попытка довести свой контур потребления до своего производительного контура (а по возможности – посредством грабежа и иного хищничества, обмана и пр. и сделать контур потребления шире контура производства) приводила к стабильному дефициту ресурсов для технопрогресса.

 

    Нужно было очень сложное сплетение обстоятельств, чтобы человек в массе своей отказался бы в долгосрочной перспективе потреблять значительную часть своего продукта, в многовековой перспективе стал бы копить ресурсы для модернизационного рывка. Нужно было общество, в котором человек искренне бы осудил потребительское наслаждение и нашел бы наслаждение в аскетическом подвиге отказа от возможного и доступного потребления (а не как в потребительском обществе, где наслаждение находят в поиске невозможного и недоступного потребления).

 

    Индустриализм возникает из двух источников: протестанской трудовой этики и российского имперского милитаризма. Это различие источников и предопределило противоречия между двумя ветвями индустриализма на планете. В обоих случаях – что в протестантской трудовой этике, что в российском милитаризме-оборончестве, состоялось очень важное и знаковое явление: цель производства и средства к достижению цели поменялись местами. Если в традиционном обществе целью выступает потребление и господствует потребитель, то в протестантском и российском военизированном обществах целью выступало производство, а господствовали права и интересы производителя.

 

    Индустриализм рождался из воспитанной веками монастырского быта христиан аскезы, из безжалостного и беспощадного подавления потребительства. В Европе это явления «буржуазной бережливости», крайнее, предельное самоукрощение в девизе протестантов «молись и работай!». Если прежде много тысячелетий все заработанное прожиралось, и цикл производства начинался с ноля (в этом особенность краткосрочной перспективы мышления – ловушки, в которую всегда попадает потребительское общество), то буржуазная бережливость, потребовавшая экономить на всем, даже на церкви (лозунг «дешевой церкви» и др.), предопределила долгосрочное накопление ресурсов для развития и качественной трансформации производства.

 

    Протестанстское общество работало и жило вовсе не для того, чтобы смачно, с хрустом потреблять блага жизни. Оно работало в религиозном экстазе (само слово «комфорт» - первоначально означало достижение молитвенной  гармонии человека с миром). Чем больше экономный протестант-аскет зарабатывал, тем больше он вкладывал в свое дело, в свое производство, старательно обделяя себя во всем, что касается потребления.

 

    Так из христианской монастырской аскезы родился индустриал-аскетизм (когда себе жалко всего, а производству – ничего), а из индустриал-аскетизма, из многовекового накопительства, из многовекового превышения выработки над потреблением – современный индустриальный мир. Была преодолена многотысячелетняя нищета человеческого рода, осуществлено кардинальное преобразование природы. Этого не могло бы осуществится, если бы не присущая индустриал-аскетизму способность к долгосрочной перспективе мышления.

 

    Явление индустриального мира с его потребительским изобилием – дело, мягко говоря, нетипичное.  Нигде на планете оно не только не произошло само по себе, но и, как ни парадоксально, далеко не везде прижилось, даже будучи привезенным в готовом виде из Европы. Например, в Японии прижилось, а в Африке – очевидным образом нет.

 

    Две ветви христианства породили два типа индустрии. Первая – протестантская и отчасти католическая – европейский индустриализм, «молись и работай» под страхом ада. Вторая – русская концепция «страны-фабрики», в которой «все для фронта, все для победы!». Здесь тоже логика рая и ада: «или научимся делать эти предметы, или нас сомнут».

 

    Русский, после советский, но в основе своей все равно русский и дореволюционный индустриал-милитаризм, естественно, дискомфортен, потому что разрешает для нужд обороны делать с человеком все, что угодно. Не менее дискомфортен и западный индустриализм, в которой тоже разрешено делать с человеком все, что угодно, но уже не для нужд обороны, а для главной цели: обогащения. Хотя оба типа индустриализма обладают равной степенью дискомфортности, но в ареалах своего возникновения они воспринимаются, как естественные. Другое дело – если один из индустриализмов попытается пересадить себя в традиционный ареал обитания своего брата.

 

Тут начнется вой и стон, потому что как западный человек отказывается резать себя на кусочки ради нужд непонятной ему обороны, так и русский человек отказывается резать себя в лоскуты ради тоже непонятной ему цели наращивания нолей на банковском счете.

 

    Но так или иначе СССР и США, например, были все равно технократическими близнецами, потому что как кальвинизм в широком смысле, так и империализм в широком смысле производят индустрию, а более её никто породить не в состоянии. Принять со стороны – может быть, а породить  из недр своих – извините, не получается.

 

    В этом нет ничего удивительного. Жесткая аскеза (уже не важно, для обороны она или для бронирования места в кальвинистском раю) любому человеку тяжела, любому претит, любому кажется бременем. Никакая лошадь не любит седла, никакой вол не любит ярма; но лошади и волы делятся на тех, кто ПРИВЫК тащить седло и ярмо и тех, кто НЕ ПРИВЫК, для кого это противоестественное, дикое издевательство над природой.

 

    А без седла не будет и победы, без ярма – урожая. Будут традиционалистские нищета, беспомощность, ужатость во всем. Чем выше жажда немедленно потреблять все доступные блага, тем ниже падает возможность добывать блага для человека. Чтобы справится с современной индустрией, человеку нужно отсидеть 10 лет в средней школе, 5-6 лет в ВУЗе, да ещё, желательно, года 3-4 в аспирантуре. Полжизни выпадает на тяжелый, преисполненный самоограничениями подготовительный период! Безусловно, на дискотеке с девочками эти годы провести было бы приятнее…

 

    Индустриализм дискомфортен и в каком-то смысле даже противоестественен. Он препятствует всему животному в человеке, противостоит животной и звериной стороне природы человека. Даже простой грамоте научится (для индустрии дело острой необходимости) – тяжелый крест для человека. Для средневековья не редкостью были даже неграмотные короли. В Англии королевские автографы появляются только с XVIII века (нужды индустриализации заставили), а женские автографы королевской семьи – ещё на век позже. В 60-х годах XIX века в Испании из 72 тыс. муниципальных советников 12,5 тысячи официально числились безграмотными. Из них не владели чтением и письмом 422 мэра испанских городов.

 

    Следует понимать, что ЕСТЕСТВЕННОЙ является именно всеобщая неграмотность, тогда как всеобщая грамотность есть плод достаточно жесткого насилия над биологической природой человека, стремящейся к наслаждениям и убегающей от скуки и напряжения.

 

    Но индустриализм потребовал далеко не только всеобщей грамотности и хорошего общего образования. Это было бы полбеды! Индустриализм потребовал вместо хорошего общего образования (широкой культуры, когда знаешь о многом понемногу) узкого, частного, но при этом глубокого технического образования.

 

    Человек неизменен, что доказали опыты этнографов и атропологов, помещавших мальчиков из наиболее отсталых общин в классы суперсовременных школ. Человек не растет и не меняется, и потому не может быть умнее своих предков. Чтобы стать в чем-то умнее своих предков, ему приходится стать в чем-то другом глупее их, по принципу «тришкина кафтана»: срезаем полы, чтобы подшить локти.

 

    Чем выше поднимался столбик человеческого знания, тем тоньше он становился, тем уже оказывалось его основание. Индустриализм потребовал образованных людей? Это только половина правды. Индустриализм потребовал специфически образованных людей, он потребовал особой конфигурации интеграционных процессов в обществе и производстве...

 

    Не бытовой комфорт породил индустриализм. Индустриализм породил бытовой комфорт современности, но сам родился от аскетизма.  Известно, что наилучшее – враг хорошего. Образно выражаясь, индустриализм противопоставил хорошему фанатическую веру в наилучшее.

 

 

2.

 

    Постоянная тенденция РАЗВИТИЯ техносферы – УСЛОЖНЕНИЕ. Этот постоянный процесс не имеет четко определенного начала и лишен какого-то строго обозначенного предела. В науке про такое говорят – перманентный процесс. Усложнение имеет три стороны – его комплектуют процессы нарастания точности измерений, нарастание определенности гарантий и нарастание экономности отлаженного действия.

 

    Отделить их друг от друга сложно. Они – просто разные аспекты одного явления. Точность измерений касается и проблем ценообразования: когда ремесленник отливал уникальные топоры на глазок, или когда на современном рулоне туалетной бумаги пишут «длинна 70 м + 2 м.», то и цена может быть свободной. Понятно, что рулон, длину полотна которого сами изготовители не знают (разлет – четыре метра!) может быть на два рубля дороже или дешевле.

 

    Но если точность измерений микронная, то плавающая цена – анахронизм. Получается – экономисты не поспевают за технологами. Технолог гарантирует микронную точность детали, а экономист приблизительно, на глазок ставит цену на ЭТУ ЖЕ САМУЮ деталь. Технолог гарантирует год, два, пять лет бесперебойной работы точного механизма – а экономист рискнет ГАРАНТИРОВАТЬ неизменность цены этого же самого механизма на пять лет вперед?!

 

    Рыночная теория, либеральный «экономикс» – не сказка и не миф, конечно. Они рождались из реалий своего времени, из ТЕХ реалий, которые НА ТОТ ПЕРИОД адекватно отражали. Фабрика мира во Флоренции 15-го, Голландии 16-го, Англии 17-го веков от Р.Х – породили теорию «Лессе пассе, лессе фэр» (т.е. «предоставьте делать, предоставьте идти» - лозунг французских буржуазных экономистов).  Рыночная теория, либеральный «экономикс», архаичные сегодня, вчера были вполне дееспособны. Они рождались из цехового позднесредневекового производства, в котором коммерческая тайна была естественным продолжением цеховой тайны производства, для которого мир казался бесконечным, сырьё - неисчерпаемым и пр. Цеха Флоренции, мануфактуры Англии просто не могли вообразить себе ситуации, когда планета окажется маленькой, ресурсы - исчерпаемыми, а произведенное некуда будет девать, продукция сложного производства станет ЛИШНЕЙ.

 

    Для молодого «экономикса» стояла одна задача – производить больше и качественнее. При этом вопросы сырьёвой обеспеченности самой материей, плотью бытия, и вопросы сбыта не разработаны и в принципе не могут быть разработаны в западном «экономиксе», лучшие годы которого прошли в позднем средневековье.

 

    Здесь цеховое производство освобождалось от феодальных ещё плановых принципов. Они были невыгодны для производства, они работали только на сокращение доходов. Герцог или граф, городская коммуна, церковь, цеховые регламенты и ограничения – все они мешали сбывать товар, сбыт которого (по причине огромности потребительского мира и мизерности запасов произведенного) казалось, мог проглотить ЛЮБУЮ партию товара.  Поэтому – «предоставьте делать, предоставьте идти!» О защите, протекции, производство ещё не просит, оно взмолится о защите потом, много позже…

 

    Именно поэтому западная экономика бессильна перед кризисами перепроизводства, она не умеет их предсказывать и не умеет им противостоять, она только предлагает подождать, пока «само все рассосется». Ничего себе, наука, называется! Уже две мировых войны таким  макаром случились, пока ждали рассоса!

 

     В основе либерального «экономикса» - социальный дарвинизм, выживание сильнейшего. А кто сильнейший? В экономике это тот, кто сделает больше, дешевле, качественнее полезного товара – и суть конкуренции именно в поощрении такого силача. Кризис перепроизводства на планете, вдруг – в ХХ веке - ставшей маленькой – бьёт в первую очередь именно по сильному. Именно по тому, кто сделал, и соответственно затоварился – больше других. И в этой новой ситуации логика «экономикса», либерально-рыночной теории, предполагавшей именно бесконечный и неисчерпаемый мир сбыта заходит в коллапс. То, что было естественным отбором, поощрением в мире недостаточности, в мире избыточности превращается в орудие истребление лучших производителей.

 

    Второй могильщик либерально-экономической логики – растущее разделение труда. Рынок есть место обмена товарами, продуктами. И он действительно оптимизирует экономические отношения, когда его участники – производители продуктов, товаров. Когда один привез мешок картошки (ГОТОВОЙ!) а второй – мешок пригодных к непосредственному поеданию яблок – рынок работает.

 

    Но разделение труда заменяет производителя продукта(товара) на производителя частной операции (алгоритмизированного действия). Обмениваться продуктами можно – хоть с деньгами, хоть без денег. Но как, и главное – зачем – обмениваться операциями, действиями? Ведь именно потому и разделили, что удобнее и быстрее делать конечный продукт! Если я рублю, а Ованес пилит, то что же нам делать? Мне пилить, а Ованесу рубить? Но это же АРХАИЗАЦИЯ производства – то есть свертывание разделения труда, возвращение к натуральному хозяйству, где каждый сам рубит, сам пилит, и сам на дудуке играет. Именно это (АРХАИЗАЦИЯ) происходило в пору ельцинских реформ, когда доценты стали сами себе растить картофель. Но ведь это же неправильно, противоречит прогрессу!

 

    Почему происходит архаизация экономических отношений? Потому что тех, кто находился уже на стадии обмена технологическими операциями заставляют обмениваться, как в старые времена, по принципу товарообмена.

    Но и это не все.

 

Не стоит смешивать простое разделение труда и такое сложное явление, как когнитивное кассирование производства. В разделении труда имеет место простая передача части производственных функций другому лицу для ускорения и иной оптимизации производства. При этом передающий не утрачивает способности к САМОСТОЯТЕЛЬНОМУ воспроизводству делегированных функций. Он их отдал для удобства, а не по необходимости. Нужно будет – каждый из 18 человек, производящих булавку на хрестоматийной английской мануфактуре XVIII века сможет сделать булавку самостоятельно.

 

Поэтому простое разделение труда (соответствующее мануфактурной стадии производства) не порождает нерасторжимой в своей целостности органики техноткани. Выбывание из строя какого-либо звена в простом разделении труда может принести производству неудобство, но не гибель.

 

Образец устройства целостного ремесленного производства:

 

 

    Здесь мы видим автономные ячейки, каждая из которых производит продукт «1». Производит они (ячейки) его независимо друг от друга. Скажем 12 фермеров выращивают картофель на 12 участках. Оторвите от этой цепочки любое количество звеньев.  Общей массы картофеля станет меньше, но его производство никуда не исчезнет. Более того, чем меньше останется звеньев в цепочке, тем дороже станет на рынке картофель, принятый нами за «продукт «1».

 

    Здесь раскрывается действие рыночного механизма, который – отдадим ему должное – В ДАННОМ СЛУЧАЕ работает, как часы. Все описываемые либерал-монетаристами правила рентабельности, конкурентности, взаимоотношений производителя и потребителя совершенно адекватны для данной модели ПРИМИТИВНОГО производства. Именно поэтому рецепты либерал-монетаризма могут оказывать благотворное действие в примитивных обществах.

 

    Как справедливо отмечали ещё в 1996 году американские советники в республиках бывшего СССР – «Все наши рекомендации для доиндустриальных стран третьего мира. Мы не знаем, как действовать в условиях деиндустриализации высокоиндустриального общества» (Г.Хей).

    Почему они так говорили? Сами-то они не понимали до конца, с какой именно разницей   они столкнулись в лице, скажем Сомали и РФ. Я объясню и им и уважаемому читателю: это разница между экономикой самодостаточных, только количественно дублирующих друг друга хозяйственных единиц и органикой техноткани.

 

Образец устройства простого разделения труда:

 

12
1/12	1/12	1/12	1/12	1/12	1/12	1/12	1/12	1/12	1/12	1/12	1/12

 

    Здесь мы видим, что один продукт (назовем его продукт «12») производят 12 человек. Однако навыки и способности целостного производства продукта не утрачены, они могут в любой момент восстановлены силами элемента «12» (см. схему). Элемент «12» - это, скорее всего, инженер, управляющий производством продукта «12». Он распределяет роли, КАЖДАЯ из которых хорошо знакома ему самому.

 

    Следовательно, если элемент «12» забросить к дикарям в дебри Амазонки (и если дикари его не съедят, а примут за бога), то он и там легко сможет организовать разделение труда на производстве продукта «12».

 

    Сам отберет 12 человек из дикарей, объяснит каждому его маневр, его манипуляцию и соединит их в линию производства. А в качестве Робинзона может обойтись и без 12 подмастерьев, сам сделает все. Почему сам все  сделает? Потому что все – от первого до последнего шага – знает и умеет сам.

 

    Это очень важное уточнение. Оно и размежовывает   разделение труда и когнитивное кассирование, которые в традиционной экономике традиционно почитаются за одно и то же.

 

    Усложение разделения труда приводит к тому, что в производстве сложных продуктов уже нет возможности разместить все знания и навыки в одной голове. Происходит кассирование когнитивных функций о продукте по производственным участкам.

 

    Понимаете ли вы, что это значит?! Это значит, что сложного современного производства не знает в деталях НИКТО КОНКРЕТНЫЙ! Это значит, что знание современного производства существует над отдельным человеком, оно существует для человечества, как неделимой совокупности, но не для отдельно взятого человека! Любому отдельно взятому человеку оно во всей целостности недоступно.

 

    Выброшенный в джунгли Амазонки и принятый там за бога, инженер с радиозавода не сможет организовать там производство телевизоров. И не потому, что дикари будут его плохо слушаться или недостаточно внимательно прислушиваться к его указаниям. Просто инженер с радиозавода умеет работать с извне поступающими деталями, блоками сборки. Дайте ему блоки – он смонтирует телевизор. Но в джунглях блоков нет, нет проводов, пластика, кинескопы на деревьях не растут! Произвести телевизор в условиях девственных джунглей инженер мог бы, если бы умел сам найти и сам выплавить металл, сам найти и добыть, и переработать нефть для пластика, сам в деталях знал бы все секреты кухни смежных производств и т.п.

 

    Но такое знание выше сил человеческих. Производство сложных продуктов давно уже недоступно отдельно взятому человеческому разуму, давно уже есть плод коллективных усилий множества разумов. Это как принип двух ключей: я без Вас не открою сейфа, Вы без меня. Два наших ключа в отрыве друг от друга – бесполезный металлолом, и мы – обладая каждый половиной секрета замка – в одиночку справится с замком не в состоянии.

   

Образец устройства техноткани:

 

A				B				C
I		II		III		IV		V		VI
1	2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12

 

    Когнитивное кассирование – процесс сложный, мало изученный экономистами, и, по совести говоря, СТРАШНЫЙ. Взгляните на схему устройства техноткани: здесь каждый из элементов знает только свой маневр, обладает своим «ключом» в устройстве, предполагающем принцип множества ключей. Элемент «1» не может осуществить манипуляции элемента «9», и наоборот. Но это пол-беды. Элемент «I» не может заменить не только элементы «III» или «V», но и подчиненные ему элементы «1» и «2». И не потому, что он, как руководитель, некомпетентен – ведь и обратной связи нет, «1» и «2» тоже не могут его заменить.

 

    Просто в техноткани у каждой клеточки своя функция, свой объем производительных манипуляций. Вышестоящие звенья работают с готовыми блоками, которые умеют комбинировать в нужном и правильном порядке. При этом содержимое блоков для них – «черный ящик». Элемент «А» умеет правильно соединить блоки «I» и «II». Но он уже не может собрать эти элементы из нижестоящих под-блоков, и в этом особенность когнитивного кассирования.

 

    Классическая – идущая ещё от Лейбница – идея технократии, идея притягательная и опасная, заключалась в том, что знающие правят незнающими, а умелые – неумелыми. Но процессы формирования техноткани и когнитивного кассирования привели к тому, что в новой реальности вышестоящий вовсе не есть знающий, а нижестоящий – незнающий. Вышестоящий в той же мере не в состоянии заменить нижестоящего, как и нижестоящий – вышестоящего. Предположить такое Лейбиц в свое время просто не мог. Техническое знание стало в полном смысле надчеловеческой сущностью.

 

    Не только продукт, но и знание о нем раскассировано между людьми. Невозможно уже передать целостного знания, как это делали древнегреческие философы или ещё даже Френсис Бэкон. Каждый из мастеров может передать последующим поколениям только свой отсек, довольно узкую отрасль знания. И оттого, если выбыл по какой-то причине один элемент в совокупности дискретной когнитивности, все остальные элементы оказываются бессмысленным хламом. Если нет хотя бы одного из 12 ключей, то сейф производственной премудрости уже не открыть, хотя все 11 оставшихся ключей в наличии…

   

3.

 

    Техноткань – это процессы параллелизации и синхронизации функционирования и развития отраслей знаний и умений, носители которых понятия не имеют об искусстве друг друга. Если секрет производства тонкого сукна у флорентийских шерстянщиков XV века хранил как зеницу ока господствующий в городе цех Лана, то секрет производства современной продукции вообще никто не хранит, потому что его никто из людей не знает.

 

    Никто из современных производителей, выдернутый из своей ячейки техноткани, не сможет самостоятельно возродить производство даже при наличии неисчерпаемых, но необразованных человеческих ресурсов.

 

    Приведу характерный пример. Китай заказывает на российском заводе УМПО авиационные двигатели и другое сложное агрегатное оборудование. Благодаря этому УМПО пережил страшные годы ельцинизма, и выплачивал своим рабочим зарплату, которая В НЕСКОЛЬКО РАЗ выше, чем зарплата китайского рабочего.

 

    Вот вопрос: почему китайцы платят чужим рабочим В НЕСКОЛЬКО РАЗ больше, чем заплатили бы своим, родным? Разве это рационально? Казалось бы, людские ресурсы Китая неисчерпаемы – укради чертежи авиадвигателя, разрежь готовый купленный, скопируй… С более простыми вещами китайцы именно так и поступают. Да и не такая уж большая тайна чертежи УМПО, и в ельцинской России можно даже атомную бомбу купить, не то что технологии гражданского авиастроения…

 

    Но все это (ПОКА!) бессмысленно, потому что в Китае (ПОКА!) нет соответствующей техноткани. Нет огромной совокупности людей, которые умели бы делать каждый свое отдельное очень сложное дело, и нет тех, кто свел бы эти отдельные сложные дела в общее суперсложное дело, итогом которого выступает авиационный двигатель.

 

    Китайцы не одно десятилетие работают над формированием своей техноткани. Они достигли на этом пути немалых успехов. Но – пока идут заказы на УМПО, в несколько раз более затратные, чем аналогичные на китайском заводе – китайская техноткань ещё недостаточно высокотехнологична.

 

    Промышленный шпионаж имеет смысл только между двумя примерно одинакового уровня технотканями. Бесполезно воровать шуруп, если у тебя не предусмотрено резьбы. Бессмысленно красть секрет производства болтов, если не имеешь производства гаек. Производство того же авиадвигателя не могут увезти в Китай не инженер-перебежчик, ни даже целая групп инженеров-перебежчиков. Бесполезно везти чемоданы производственной документации.

 

    А как вывезти производство современного авиадвигателя в Китай? Только вывезя все элементы техноткани, так, чтобы слесарь с УМПО обучал бы китайского слесаря, мастер – мастера, инженер – инженера и т.п., каждый в своей ячейке передавал бы свой уникальный опыт. Мастер с УМПО не сможет толком обучить китайского слесаря, а инженер с УМПО – китайского мастера цеха. Знания об особенностях производства кассированы по десяткам, сотням голов. Записать их тоже невозможно – потому что прочитать их без объяснений знатока дела ни на каком языке нереально.

 

    Попробуй научить играть на пианино без УЖЕ ГОТОВОГО пианино и без УЖЕ ИГРАЮЩЕГО преподавателя! Попробуй, подбери мелодию, тыкая пальцами в клавиши без постоянных консультаций стоящего над душой педагога!

    Именно так работает и техноткань: в ней элементы сами себе готовят замену, сами себя совершенствуют, автономно друг от друга. Но в этом великий парадокс техноткани – как же можно функционировать и совершенствоваться АВТОНОМНО (сиречь, независимо) друг от друга, если вы – элементы единого целого, единого производства?! Для выхода из этого парадокса и существуют уровни интеграции, которые мы видели на схеме устройства техноткани.

 

    Сижу я управляющим на знаменитом «Арарате». Думаете, я знаю и умею воспроизвести каждую деталь производства? Нет. Мне этого и не нужно. Более того, если я в погоне за эрудицией начну влезать в частности технопроцесса, я завалю «Арарат»! Я должен воспроизводить и совершенствовать только свою ячейку: я интегрирую производственные блоки, внутреннее содержание которых мне неизвестно. Я работаю именно с блоками – только в отношении блоков я и могу предлагать оптимизацию комплектации и пр. Если каменщик, вместо того, чтобы класть кирпич, будет бегать на кирзавод, изучать технологию выпечки кирпичей, стройка остановится!

 

Кирпич приходит уже готовый, и в этом суть техноткани. Тебя ДОЛЖНЫ обеспечить готовым кирпичом, ты не обязан сам его выпекать (а потому и не умеешь сам его выпекать), и только при гарантиях бесперебойного получения хорошего кирпича ты сможешь выполнить свою работу, сможешь дать рентабельность и накормить семью, сможешь быть нужным и полезным членом общества.

 

Как бесконечно далеко это от норм натурального, да и средневеково-цехового (оно же «малый бизнес») производства! Там ты делаешь продукт. В техноткани ты только ячейка, и ты не производишь продукта, ты производишь операцию. Без одного-единственного постороннего компонента, за который ты не отвечаешь, и более того – о котором ты и понятия-то не имеешь -  твоя производственная операция становится бессмысленной и смешной, как смешон детский шагающий робот, упершийся в стену и отчаянно перебирающий ногами.

 

Несмотря на все минусы, процессы, формирующие техноткань, НЕОБРАТИМЫ. Некроз техноткани производит всегда колоссальные катастрофические последствия. Традиционализм (он же «малый бизнес» в современной терминологии) не в состоянии просто прокормить, не говоря уж о большем, колоссально разросшийся в ячейках техноткани род человеческий.

 

Переход к примитивным производственным цепочкам будет означать физическое вымирание большей части нынешнего населения городов, потому что традиционализм не может содержать в городах больше 10% населения страны. При этом оставшиеся в живых, скорее всего, будут завидовать мертвым, потому что они столкнутся с невообразимыми для условий техноткани нуждой, бедствиями, ущемлениями и неудобствами быта.

 

Понимая, насколько опасен некроз техноткани современного общества, удивляешься, понимая, насколько легко и органично этот некроз происходит. Если для разрушения крестьянского хозяйства нужны латышские стрелки с винтовками и ненавистью в сердце – больше крестьянское хозяйство ничем не проймешь – то для разрушения современного производства достаточно выключить один, даже второстепенный его элемент.

 

При этом осмысленная и логичная работа элементов техноткани сразу становится бессмысленной и алогичной, а технократы производят впечатление фрустрированых людей (т.е. людей не вполне психически здоровых, под влиянием суперстресса потерявших адекватность). Они продолжают свою деятельность, которая уже не ведет к сборке конечного продукта и не производит стоимости. Продолжают они её не только потому, что больше ничего делать не умеют, но ещё и потому, что не обладают целостным знанием и целостным видением всего процесса сборки и комплектации. Они и раньше этим знанием и видением не обладали, но делали то, чему их научили их предшественники по ячейке, и все было хорошо: операцию оплачивали, зарплата шла, жизнь двигалась заведенным порядком.

 

Теперь внутри ячейки продолжается прежняя деятельность: из ячейки не видно, что где-то затор продукции. В ячейке нервничают, думают, что сами виноваты, что делают что-то не так, пытаются увеличить производительность труда и качество своей операции, отточить все мыслимые и немыслимые манипуляции.

 

Некроз техноткани – это последовательная, по «принципу домино» утрата смысла в деятельности огромного числа автономных ячеек, это расползание нерентабельности вокруг одного-единственного заблокированного элемента техноткани. Некроз тоже имеет необратимый характер – далеко не факт, что если блокировка элемента, с которого все началось, будет снята, разрушенные ячейки самовосстановятся. Если затянуть – они уже сами по себе выступят в роли заблокированного элемента, вокруг которого распространяются вторичные волны некроза техноткани.

 

 

На главную страницу