В.Я. Ельмеев, А.И. Горячева
Современные противники марксистского учения о
коммунизме
Относительно недавно на полках магазинов появились книги Р.Пайпса «Коммунизм» (М.: Московская школа политических
исследований. 2002) и А.А. Зиновьева «Гибель русского коммунизма» (М., Изд-во Центрполиграф, 2001). С одобрения А.А. Зиновьева переиздана
вышедшая еще в
В предисловии к своему произведению Р. Пайпс
(Рафаил Пинкус) пишет: «Эта книга представляет собой введение в коммунизм и
одновременно его некролог» (С. 7). «Марксистское учение о коммунизме – «научный
коммунизм», – заявляет А.А. Зиновьев, – было явлением чисто идеологическим. С
наукой оно не имело ничего общего, хотя и претендовало на статус некой высшей
науки» (С. 11). Он здесь повторяет суждение бывшего члена Политбюро ЦК КПСС
антикоммуниста А.Н. Яковлева из его
«Сумерек»: «Марксизм... – псевдонаучная религия, лишь воспринявшая от науки ее
словесную атрибутику». Причину своего перехода к
антикоммунизму последний видит в марксизме: якобы классики сделали его
«убежденным антикоммунистом» (Черная книга коммунизма. – С. 13)* . Примечания
Гибель русского коммунизма, в том числе советского общественного строя,
вызвана, по мнению А.А. Зиновьева, не внедрением рыночной экономики, а «крахом
марксизма», его «кризисом». Об этом же постоянно твердят и другие бывшие
попутчики марксизма. Они забывают, что от их отказа от марксизма последний, очищаясь, только выигрывает.
Что же не устраивает противников марксизма в его учении о коммунизме?
Во-первых, они не принимают материалистическое основание
коммунистической теории общества, т.е. исторический материализм, который
подменяют приписываемыми ему всякого рода субъективистскими измышлениями. В
основе каждой социалистической и коммунистической доктрины, пишет Р. Пайпс, лежит «экономически детерминированная психология»
(С. 17). Для А.А. Зиновьева марксистский коммунизм – это идеология, которая
опирается якобы на не научное, а на ложное признание сознания свойством
высокоорганизованной материи. С точки зрения его «логики», материя и сознание
как два предельно общих понятия совпадают, они – одно и то же (С. 379). Что же
касается К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, то они якобы были безграмотными в
логике, пороли чушь (Там же). Себя же он считает свободным от материализма не
только логиком, но и социологом, не стесняясь ставить себя выше классиков.
Во-вторых, антимарксистов не устраивает в
учении о коммунизме признание общественного, коммунального начала в качестве
сущности человека и его деятельности. Этим подходом, по мнению Р. Пайпса, отрицается частная собственность, являющаяся
постоянной составляющей общественной жизни и как таковая не устранимая (С.
178). В данном случае он намеренно отождествляет частную собственность на
средства производства с индивидуальной собственностью граждан, которую
коммунизм не только не отрицает, но даже восстанавливает после экспроприации
буржуазией собственности производителей.
А.А. Зиновьев не против обобществления собственности, даже готов
объявить частную собственность злом. В то же время известный тезис К. Маркса о
сущности человека как совокупности (ансамбле) общественных отношений он считает
«ложной предпосылкой» (С. 48). Отсюда его трактовка общества:
оно якобы организуется для удовлетворения частных, а не общих интересов и
поэтому представляет собой не совокупность общественных отношений, а некий «человейник», аналогичный муравейнику и обладающий
признаками последнего: оно и его члены существуют, занимая определенное
пространство; приобретают средства существования, разделяя соответствующие
функции между членами «человейника»; воспроизводят
себе подобных, отличая друг друга посредством внутренней и внешней
идентификации. (Все это свойственно и муравьям).
«Человейник» эволюционирует не по законам
смены социально-экономических формаций, а по модернистскому принципу «до –
теперь – после», т.е. от предобщества (предчеловейника) к обществу (человейнику)
и, наконец, к постобществу – сверхобществу
(сверхчеловейнику) (С. 158-160). Понятие
«народ» в его «человейнике» лишается социологического
смысла, т.е. качества исторической общности, в «человейнике»
нет места классам, особенно рабочему классу, хотя есть рабочие. В первую
очередь теряет смысл своего существования русский народ, который своим неучастием
в событиях 1993 года «подписал себе исторический приговор» (С. 149). При этом
автор не забывает высказать свое сожаление по поводу случившегося, ведь он
«патриот» (?!).
В отличие от А.А. Зиновьева, Р. Пайпс о
гибели «русского коммунизма» ничуть не жалеет. Наоборот, он с удовольствием его
хоронит, причитая: «Коммунизм не был хорошей идеей, с которой обошлись негодным
образом, он изначально был плохой идеей» (С. 176). Почему же? Оказывается, не
только потому, что вместе со всеми прогрессивными деятелями коммунисты не
приемлют идею вечной частной собственности, но и потому, что биологическая
природа человека антикоммунистична, ибо содержит ген
приобретательства, расположенность к торгашеству. Люди, вещает он, подобно
животным, научившись после усиленных тренировок исполнять некоторые трюки,
через какое-то время, будучи предоставлены самим себе, забывают, чему их учили,
и возвращаются к своему естественному состоянию (С. 178). Человек якобы
изначально наделен грязно-торгашеской формой деятельности, от которой он
избавиться не в состоянии, ибо это его естественное состояние.
В-третьих, они полагают, что оценки и прогнозы, сделанные К. Марксом,
Ф. Энгельсом, В.И. Лениным относительно развития социализма и коммунизма, не
подтвердились. Р.Пайпс, например, заявляет, что,
вопреки утверждениям К.Маркса, трудящиеся массы не стали жертвами пауперизации,
их жизненный уровень уже не падает. Это говорится в наше время, когда разрыв
между богатыми и бедными в мире постоянно растет, достигая, по оценкам ООН,
соотношения 1 к 70. Р. Пайпс делает вид, что не знает
о растущей бедности российского населения, третья часть которого (около 40
млн.) живет ниже прожиточного минимума. Как в мире в целом, так и в России происходит
абсолютное и относительное обнищание трудящегося населения, о чем в свое время
писал К. Маркс.
А.А. Зиновьев уверяет, что реальный советский строй, который он
называет «русским коммунизмом», никак не соответствовал учению марксизма о двух
фазах коммунизма. Это несоответствие он усматривает (в духе современных
либералов) в смещении системы ценностей из духовной сферы в материальную. На
деле же, как известно, недооценивалась именно материальная сторона жизни
населения. Кроме того, по мнению автора, в СССР не сбылись предсказания
классиков марксизма об отмирании классов, государства, товарного производства,
денег и т.д. Но классики и не предполагали их ликвидировать в переходный период
от капитализма к социализму, на низшей фазе коммунизма. Что же касается
социализма, развившегося на собственной основе, то они действительно не
допускали для него товарно-стоимостной экономической основы. Не
может быть ничего ошибочнее и нелепее, писал К. Маркс, чем предполагать
контроль объединенных индивидов над своим совокупным производством на основе
меновой стоимости и денег (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 46, Ч. 1. – С. 101). Он называл иллюзией представления
мелкобуржуазных социалистов, воображающих, что можно покончить с капитализмом,
соблюдая вечные законы товарного производства (Там же. – С. 102).
Именно потому и не выстоял советский социализм, что его руководители,
начиная с Н.С. Хрущева, усиленно внедряли рыночную экономику и принципы
товарного производства. В.И. Ленин предупреждал об опасности реставрации
капитализма, заложенной в нэпе, настаивал на том, чтобы результатами
производства были не товары, а продукты, идущие на общественное потребление не
через рынок.
К сожалению, предупреждений классиков о невозможности построения
социализма на основе рыночной экономики не учитывали раньше и не учитывают
сегодня многие деятели коммунистических партий. Вновь заговорили о нэпе,
государственном капитализме как обязательных условиях восстановления социализма
в России. Кандидат в президенты РФ от КПРФ Н.М. Харитонов призывал голосовать
за рыночный социализм, несмотря на то, что именно такой социализм не выдержал
экзамена на социалистичность и был вынужден уступить
место капитализму. Погибшим оказался не предполагаемый марксизмом социализм, а
рыночный социализм Прудона, Дюринга и их современных последователей.
С этой точки зрения, странным выглядит чрезмерное
восхваление А.А. Зиновьевым такого рода социализма («русского коммунизма»),
созданного вроде не по Марксу, но который в итоге, как мы знаем, не выдержал
исторического испытания в первую очередь из-за все более приобретавшей
товарный, рыночный характер экономики, породившей соответствующих
антикоммунистических деятелей в государственном и партийном аппарате, предавших
дело социализма. Не есть ли это попытка оправдать свою предшествующую
подобную же деятельность: хвалить то, что прежде хаял.
Вроде бы сам рыночный социализм был хорош, были плохи лишь порожденные им руководители,
продавшие социализм.
Настораживает и то, с каких позиций и за что он хвалит оплакиваемый им
«русский коммунизм». Он ему нравится потому, что был якобы построен не по
теории марксизма и исторического материализма, а вопреки им.
То же самое утверждает Р. Пайпс: «...или
материалистическая теория Маркса неверна, а история, в конечном счете, определяется
политикой и политиками, или же Советский Союз не был государством, построенным
на принципах марксизма» (С. 100). Получается, что будто И.В. Сталин не был
последователем В.И. Ленина, а В.И. Ленин – последователем К. Маркса и
Ф.Энгельса.
А.А. Зиновьев хвалит «русский коммунизм» за то, что им были
использованы такие средства, как «принудительность труда, тотальный контроль,
карательные меры, низкая заработная плата, минимизация средств потребления,
минимизация сферы обслуживания, исключение избыточных сфер производства,
создание привилегированных условий для особо важных предприятий и программ,
хищническое использование природных ресурсов» (С. 42). Под такой
характеристикой защитника «русского коммунизма» подпишется любой антикоммунист.
Именно это обстоятельство заставляет высказать сомнения по поводу
«пламенной» защиты А.А. Зиновьевым советского времени и несостоявшегося
«русского коммунизма». «Иногда, – пишет, например, А.И. Субетто,
– у меня закрадывается подозрение, не «работает» ли он таким, парадоксальным
способом на тот же Запад, по отношению к которому он саркастически-критично
относится?» (Субетто А.И. Разум и антиразум. СПб. – 2003. – С. 25).
Он критикует Запад и одновременно преклоняется перед его победой; будучи антизападнистом, он остается русским западнистом,
но будучи сильным «задним умом», в свое время перешел
к беспощадной критике капиталистической контрреволюции в России. «Эта критика
предстает как формула «самооправдания» в том деле разрушения СССР, в котором
принимал участие» (С. 32).
К такого рода оценкам
приводят и взгляды А.А. Зиновьева на возможную будущность русского коммунизма,
который он освобождает не только от марксизма и материализма, но и от всякой
перспективы.
Что он может сказать относительно будущности коммунизма?
Ничего вразумительного. Новую идеологию, тем более
коммунистическую, общество уже не создаст, и она, по мнению А.А.
Зиновьева, не нужна: «время единой великой идеологии прошло» (С. 391). Вместо
идеологии будет что-то неидеологическое, антиидеологическое,
сверхидеологическое.
Это уже нечто постмодернистское. Ему ничего не остается, как
согласиться с современной буржуазной идеологией, принять идею гражданского
общества, проповедуемую представителями современного буржуазного российского
правительства. Больше ничего не светит – таков пессимистический вывод антимарксиста. Зачем же тогда оплакивать «русский
коммунизм»?!
Между тем советской цивилизацией «русский коммунизм» был воспринят в
категориях марксизма, а не какого-либо другого учения. Социализм и вера в коммунизм,
пока в него верили, вытекали именно из марксизма и исторического материализма.
И если в СССР не был реализован социализм, каким он должен был вырасти на
собственной нетоварной основе (как учили классики марксизма), то это не значит,
что тот всемирно-исторический опыт, который на себя впервые взяла Россия
(СССР), потеряет свою значимость для всемирной истории. Такие исторические
уроки не пропадают, они неизбежно возобновляются в более жизненной и
обновленной форме. Их новый идейный фундамент не может быть создан вне развития
учения марксизма о социализме и коммунизме, учитывающего новые исторические
обстоятельства. Воздавая должное этому великому учению, помогшему создать
советскую цивилизацию как естественный этап развития русской цивилизации, опрометчиво
утверждать, что «марксизм должен быть выведен из сферы русского мировоззрения,
чтобы занять им другую, очень важную духовную нишу – сферу сознания – и изучать
его именно там наравне с другими подобного рода идеями» (Ильин Д. Что нам делать с марксизмом? // Наш современник. – 2003,
№ 7. – С. 252).
Чтобы такое утверждать, надо сначала создать новый идейный фундамент,
который смог бы занять место «выведенного из сферы русского мировоззрения»
марксизма и ленинизма. Пока теоретических претендентов на его место не видно,
тем более на роль теорий будущего не могут претендовать всякого рода
постмодернистские модели: постиндустриальное, постэкономическое,
информационное и другие подобного рода общества. Вместе с тем после разрушения
социализма в СССР и других странах Восточной Европы создалась исключительная
ситуация для дальнейшего развития марксистской теории научного коммунизма:
стали очевидными упущенные возможности и возникшие задачи, прежде всего в
области обновления экономической теории коммунизма.
Одно из центральных мест в экономической теории социализма и коммунизма
занимает вопрос об отношении к товарному производству, рыночной экономике,
закону стоимости. После разрушения социализма в СССР и в ряде других стран
возникает необходимость в новой постановке и решении вопроса о том, можно ли
было завершить строительство социализма в этих странах на основе использования
товарного производства, рыночных механизмов и законов стоимости. Можно ли
вообще в условиях XX и XXI столетий, когда абсолютно все превращается в товар,
использовать товарное производство и его законы для построения социализма?
Случилось так, что товарное производство и закон стоимости, применяемые
в СССР особенно интенсивно после экономической реформы
Можно ли из этого обстоятельства сделать вывод о кризисе марксистской
теории социализма, о чем не замедлили заявить многие бывшие попутчики
марксизма, оправдывая свой отход от социализма и коммунизма как форм
общественного устройства.
В действительности в данном случае претерпевает кризис мелкобуржуазный
социализм, который с самого начала пытался соединить социализм с товарным
производством и обменом. Так, например, будущая хозяйственная коммуна, согласно
взглядам Е. Дюринга, своим основным законом сохраняет закон стоимости. В наше
время мелкобуржуазный социализм рядился в одежду «рыночного социализма»,
«социалистического товарного производства», «социалистической теории стоимости»
и т. п. Его представители приобрели название «товарников».
Что касается теории научного социализма, то она предполагала построить
социалистическое общество на другой экономической основе. Основоположники
марксизма-ленинизма построение социализма на его собственной основе, в отличие
от переходного периода к нему, не связывали с товарным производством и законом
стоимости. Наоборот, они отрицали такую возможность.
Вот их основные высказывания на этот счет:
Маркс К.: «Пожелание, чтобы, например, меновая
стоимость из формы товара и денег не развивалась в форму капитала или чтобы
труд, производящий меновую стоимость, не развился в наемный труд, столь же
благонамеренно, сколь и глупо» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 46, Ч. II.
– С.457). «Насколько же иллюзорны
представления некоторых социалистических школ, которые воображают, что можно
сокрушить капитализм, применив к нему вечные законы товарного производства»
(Там же. – Т. 49. – С. 210). «Нельзя не
удивляться… хитроумию Прудона, который хочет уничтожить капиталистическую
собственность, противопоставляя ей… вечные законы собственности товарного
производства!» (Там же. – Т. 23. – С.
601). «…Не может быть ничего ошибочнее и нелепее,
нежели на основе меновой стоимости и денег предполагать контроль объединенных индивидов
над их совокупным производством» (Там же. – Т. 46, Ч. I. – С. 102).
Теперь уже никто не может отрицать, что рынок при социализме привел к
образованию сначала теневого, а теперь уже открытого капитала, противостоящего
труду.
Энгельс Ф.: «Раз общество возьмет во владение
средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем
и господство продукта над производителями» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 20.
– С. 294). Действительность показала, что как только
средства производства стали продаваться и покупаться, они ушли из-под контроля
объединенных индивидов и плана.
Ленин В.И.: В социалистическом обществе продукт производства «не есть
товар в политико-экономическом смысле, во всяком случае
не только товар, уже не товар, перестает быть товаром» (Ленин В.И. Полн. собр.
соч. – Т. 43. – С. 276). Продукт
превращается «в продукт, идущий на общественное потребление не через рынок»
(Ленинский сборник. – М., 1985. – Т. XL – С. 417).
В.И. Ленин в данном случае имел в виду не переходный период, а время, когда
Россия нэповская станет Россией социалистической. Если в переходный период при
сохранении власти в руках трудящихся товарное производство могло быть
использовано (нэп), то социализм не мог базироваться на нем. В.И. Ленин был и
остался принципиальным противником совмещения рыночной экономики и социализма.
Судьбы социализма он связывал с организацией продуктообмена. В.И. Ленин до
конца своей жизни был убежден, что рыночное производство и стоимостной
обмен неизбежно порождают капитализм, что без построения нового
социалистического экономического фундамента (обмена продуктами, идущими на
общественное потребление, не через рынок) силы капитализма могут отнять у
народа все завоевания. Он не уставал предупреждать об опасности возрождения
капитализма, которая заключалась в нэпе.
Иных позиций по этому вопросу стал придерживаться И.В. Сталин. Он передвинул возможность преодоления товарного производства с
социалистической стадии на коммунизм, полагая, что сохраняющееся при социализме
товарное производство «никак не может развиться в капиталистическое
производство и ему суждено обслуживать совместно с его «денежным хозяйством»
дело развития и укрепления социалистического производства» (Сталин И.В.
Экономические проблемы социализма в СССР. – М., 1952. – С. 17). Он не согласился с Ф. Энгельсом
относительно устранения товарного производства, сославшись на неопределенность
его формулы о владении обществом средствами производства как условии
преодоления товарного производства, а также на возможность использования
простого, якобы не капиталистического товарного производства, но продолжающего
существовать в XX в. в условиях крупной промышленности и коллективизации
сельского хозяйства. Кроме того, И.В. Сталин главное в экономике –
положение трудящегося человека, присвоение им средств к жизни
посредством распределения по труду рассматривал как стоимостное отношение.
«...Пока оплата по труду – действует закон стоимости… Вот
когда мы станем распределять по потребностям, а не по труду, – говорил он, –
тогда будет преодолен закон стоимости. Сейчас же мы еще вертимся, находимся в
пределах закона стоимости. Мы хотим выйти из этого закона, преодолеть его, но
еще не вышли, не преодолели» ( Косолапов Р.И. Слово
товарищу Сталину. – М., 1995. – С. 162).
Товарное производство, как оказалось, не только не устранялось, а
наоборот, начиная с 1965 года, все больше расширялось и превратилось во время
перестройки в основу экономической стратегии страны. Категории
«прибыль», «себестоимость», «прибавочная стоимость», «стоимость рабочей силы
как товара», «наемный труд», «капитал», «необходимый и прибавочный труд» и т.
п. превратились в реально используемые понятия, отражающие расширение рыночной
сферы экономики. Это относилось и к ранее использовавшемуся в
производстве показателю «себестоимости», снижение которой считалось признаком
социалистического, а не товарного производства. Но ведь если прибыль не входила
в издержки производства и предприятию «себе» ничего не стоила, то это не
значило, что она ничего не стоила рабочему. Она ему стоила прибавочного,
непосредственно не оплачиваемого труда. Обычно охотно признавались и
принимались результаты производства в форме прибыли, но упорно отрицались
предпосылки и условия получения этих результатов: необходимый труд как труд,
полагаемый посредством прибавочного труда и ради него.
Имело место явное преувеличение положительных сторон товарного
производства и закона стоимости и недооценка их отрицательных последствий. Вроде бы без закона стоимости нельзя было ни наладить хозяйственный
расчет и рентабельность, ни воспитывать хозяйственников в духе рационального
ведения производства и т. п. Что же касается основного экономического закона,
выражающего в абстрактной форме движение потребительной стоимости и
направляющего производство на лучшее удовлетворение потребностей трудящихся, то
его требования лишь декларировались и чаще относились к высшей фазе коммунизма,
чем применялись на практике.
Использование товарных форм производства и закона стоимости, приведшее
к восстановлению капитализма, заставляет пересмотреть распространенный тезис о
необходимости сохранения и всемерного использования товарного производства при
социализме и в этом вопросе пересмотреть экономическую теорию социализма. Это
тем более важно в современных условиях, когда все то, что не имеет товарной
природы, превращается в товар, в ложную стоимость, обнажая античеловечную
сущность товарного мира. Вопрос, однако, в следующем: чем заменить теорию стоимости
и что на ее место предложить в качестве экономической теоретической базы
построения социализма в его собственном, аутентичном смысле? Известна ли
экономической науке эта база?
В вопросах экономических основ строительства
социализма до сих пор многие теоретики продолжают оставаться на позициях
максимального использования товарного производства, закона стоимости, рынка,
призывая к возрождению нэпа, государственного капитализма, без которых построение
социализма считается невозможным. К сожалению, политическая экономия
социализма товарному производству могла противопоставить лишь непосредственно
общественное производство и план. На вопрос же о том, что приходит на место
стоимости и ее исходного закона, она не отвечала или отвечала неправильно.
Между тем противоположность стоимости составляла и составляет потребительная
стоимость и ее законы, и только последние могли заменить первую. Это
противоречие не было понято в политической экономии социализма, не была должным
образом оценена роль потребительной стоимости, хотя на практике развитие
производительных сил, научно-технический прогресс, рост производительности
труда происходили не по закону стоимости, а по закону потребительной стоимости.
«Все развитие производительных сил касается потребительной
стоимости, но не меновой стоимости» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 48.
– С. 330).
Эта практика в политической экономии не была возведена в ранг основной
теоретической концепции, на основе которой строился бы оценочный критерий
эффективности социалистического производства и всей экономики. В теоретическом плане лишь Р.И. Косолапов призывал к созданию
экономики потребительной стоимости (Косолапов Р.И. Идеи разума и сердца.
– М., 1996. – С. 175).
Однако противостоящее товарному производству потребительностоимостное
производство до сих пор не осознано экономической теорией социализма в качестве
объекта новой концептуальной парадигмы, не были приняты его законы и категории
в состав основных понятий экономической науки. От категорий потребительностоимостной
экономики отделывались как от чего-то «натурального», «товароведческого», в
лучшем случае признавали за ними лишь роль материального носителя собственно
экономической категории стоимости.
Из того факта, что в наиболее продвинувшейся к социализму стране (СССР)
использование товарных механизмов и закона стоимости привело к капитализму,
должны быть сделаны выводы об их непригодности для построения социализма, как,
впрочем, и для преодоления ими же порожденного кризиса экономики современной
России.
В настоящее время сложились благоприятные условия для перевода
экономического учения о социализме на трудовую теорию потребительной стоимости
как на ее собственную научную основу. Что же дает трудовая теория
потребительной стоимости для учения о социализме, ставшем на собственную основу
развития?
Эта теория, прежде всего, формулирует и обосновывает в качестве
основного закона нетоварного производства закон потребительной стоимости.
Что из себя представляет этот закон?
Во-первых, согласно этому закону, в противоположность закону стоимости,
в котором затраты самого труда, как источника стоимости, остаются вне ее
определений (труд не имеет стоимости), затраты труда ставятся в зависимость от
потребностей общества в тех или иных благах. Тем самым получает свое
определение общественная мера труда, но в качестве непосредственного, живого
труда и рабочего времени.
Во-вторых, в противоположность закону стоимости, установившему
эквивалентность и обратимость общественно необходимых затрат труда и его
стоимостных результатов, закон потребительной стоимости выражает превышение
результатов труда над его затратами, возвышая труд как источник прогрессивного
развития общества.
В-третьих, вместо прибавочной стоимости (прибыли) закон потребительной
стоимости условием эффективности экономической деятельности делает
высвобождение, экономию труда и рабочего времени, что служит надежным
объективным соизмерителем потребительных стоимостей,
критерием для замещения одних из них другими, потребительными стоимостями более
высокого порядка.
На основе закона потребительной стоимости могут и должны решаться
многие проблемы социализма, которые раньше оставались нерешенными или получали
неправильную, не соответствующую природе социализма стоимостную трактовку. Вот основные из этих проблем.
1. С переходом на критерий высвобождения труда снимаются оковы с
развития производительных сил. Это развитие может
осуществляться лишь подчиняясь закону потребительной стоимости, а
тормозиться – подчиняясь закону стоимости. Научно-технический прогресс
становится действительным, лишь приобретая соответствующую своей природе основу
– превосходить высвобождаемым новой техникой (технологией) трудом затраты труда
на их создание. Но это экономия не того рабочего времени, которым измеряется
меновая стоимость техники. Уменьшение ее меновой стоимости, как неизбежный
результат роста производительности труда, как раз мешает получению высоких
прибылей, что становится тормозом для научно-технического прогресса. Застой в
этой области в нашей стране во многом был предопределен внедрением (
2. Теория трудовой потребительной стоимости позволяет решить другую
важную научную проблему – объяснить возможность экономического и всего
социального развития общества, от которого ныне отказываются официальные
экономическая наука и социология. Одна из причин этого отказа – господство
стоимостной парадигмы в общественных науках, которая пригодна для анализа
только статичного состояния, а не развития общества. Можно
сослаться не только на К. Маркса, но и на Й. Шумпетера,
который писал, что «теория стационарного процесса фактически образует основу
всей теоретической экономической науки, и мы, будучи экономистами-теоретиками,
не многое можем сказать о факторах, которые следует рассматривать как
первопричину исторического развития» (Шумпетер Й.
Теория экономического развития. – М., 1982. – С. 52).
Возможность развития можно вывести только из потребительностоимостной
сущности труда – из превосходства его результатов над затратами, в котором
заключается инновационность человеческого труда
вообще. К сожалению, это свойство труда, производящего потребительную стоимость,
осталось не замеченным «большой» наукой.
3. С превращением предметов потребления из товарной формы в форму
потребительных стоимостей отпадает необходимость в собственности работника на
свою рабочую силу, противостоящую общественной собственности на материальные
средства производства и землю. Восстанавливается собственность, основанная на
собственном труде, т.е. принцип тождества труда и собственности, без которого
трудно было преодолеть отрыв общественной собственности от
индивидуальной. На основе труда каждый работник становится
собственником: а) той части продукта своего труда, которая входит в
индивидуальное потребление и обеспечивает максимальное удовлетворение его
потребностей, и допустима при существующей производительной силе труда; б) и
той части своего же труда, но как труда общественного, который идет на
формирование общественных фондов потребления и расширение производства.
Каждый выступает как собственник в трех лицах: как индивид, как член трудового
коллектива, как член общества, т.е. как носитель индивидуальной, коллективной и
общественной собственности.
4. Преодолевается запутанность вопроса о распределении по труду. Никто
из классиков научного социализма не брал на себя ответственности считать этот
принцип социалистическим. Не был дан ответ на вопрос:
по какому труду происходит распределение благ – по труду, производящему
стоимость, или по труду, создающему потребительную стоимость?
Редко кто задумывался над этим вопросом. Ведь если речь шла о труде,
производящем стоимость, то приходилось признать заработную плату выражением
стоимости рабочей силы. Совсем по-другому выглядит распределение по труду,
производящему потребительную стоимость. Во-первых, здесь имеется в виду не тот
средний общественно необходимый труд, затраченный на воспроизводство рабочей
силы и уравнивающий зарплаты, а сам живой труд и непосредственное рабочее
время, затрачиваемые на производство потребительных стоимостей. Во-вторых, за
основу берется не стоимость, а потребительная стоимость рабочей силы.
Последняя оставалась вне теории и практики
распределения и лишь изредка напоминала о себе в виде требования учета
производительности труда. Между тем именно потребительная стоимость труда и
рабочей силы составляет собственную основу социалистического распределения как
распределения по условиям потребления. Это, конечно, не относимый к будущему
принцип распределения по потребностям, но реальный социалистический принцип. Он
не получил признания в науке, как и сама трудовая теория потребительной
стоимости.
В распределении благ по условиям потребления нет ничего невыполнимого.
По этому принципу присваивают себе плоды прибавочного, но чужого труда
предприниматели. Почему же этого не могут делать сами производители –
присваивать продукт собственного труда, в том числе и прибавочного, ставшего
для них столь же необходимым. Имеется опыт распределения общественных фондов
потребления по тем же условиям потребления – услуг образовательных организаций,
медицинских учреждений, санаториев и домов отдыха и т.д. На этот принцип вполне
можно перевести и распределение обычных потребительских благ. Мешает этому не
столько уровень развития производительных сил труда, сколько их уложенность в «прокрустово ложе» стоимости.
5. В рамках трудовой теории потребительной стоимости получает решение
задача соизмерения потребительных стоимостей, которая казалась неразрешимой вне
стоимостного критерия. Оказывается, что высвобождаемый, сэкономленный труд
служит не менее надежным объективным соизмерителем
потребительных стоимостей, чем его затраты – соизмерителем
стоимостей. Тем самым преодолевается одна из главных теоретических преград,
вставших на пути экономической науки. Из-за наличия этой преграды в свое время
возник маржинализм с его отказом от объективного метода и уходом в
субъективизм. Маржинализм не сумел преодолеть трудовую теорию стоимости и вынужден был в лице экономикса
пойти на компромисс с ней. Стоимость, в свою очередь, стала распространяться на
все то, что не имеет стоимости, но обладает свойством полезности. Продаются
дети, человеческое тело, голоса депутатов и избирателей, властные полномочия и
т. п. Рабочая сила объявляется человеческим капиталом, человеческий ум –
продаваемой интеллектуальной собственностью. Реальная экономика вытесняется мнимой, виртуальной. Становится очевидным, что в этих
условиях надеяться на помощь стоимостных механизмов в строительстве социализма
бесполезно. Более того, этим можно лишь опошлить социалистическую перспективу.
6. Потребительностоимостным принципом
превосходства результатов труда над его затратами решается проблема
действительной экономической и социальной эффективности. В рамках закона
стоимости результат должен быть равным затратам. Единственным эффектом в этих
рамках может быть увеличение прибавочной стоимости за счет соответствующего
уменьшения стоимости необходимого продукта. Благосостояние одних может быть
улучшено при таком же ухудшении благосостояния других (эффективность по Паретто), что подтверждается увеличивающимся разрывом
жизненного уровня богатых и бедных. Их соотношение в мире достигает 1 к 74.
Теория потребительной стоимости, делая сэкономленный, высвобожденный труд,
положительную разницу между ним и затраченным трудом критерием эффективности, а
отрицательную – отсутствием эффективности, тем самым трудовой критерий
органически связывает с так называемым индексом человеческого развития,
предложенным ООН.
Вывод из сказанного будет следующим. Решение названных и других проблем
предполагает разработку в качестве политической экономии социализма политической
экономии труда, базирующейся на трудовой теории потребительной стоимости. Эту задачу не мог в свое время выполнить К. Маркс, но он ее
предвидел: «предстояла еще одна победа политической экономии труда над
политической экономией капитала» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 16. –
С. 9).
Решение этой задачи ложится на плечи теоретиков-марксистов. Мы,
благодаря К. Марксу, много знаем о труде, производящем стоимость, но очень мало
– о труде, производящем потребительную стоимость. Говоря о последнем труде,
часто ограничивались указанием на отсутствие у него социально-экономической
определенности, о его принадлежности всем общественно-экономическим формациям. В действительности будущее общество – это общество социально ассоциированного
труда, общество, где властелином станет труд, а производство – таким производством,
в котором будет господствовать только потребительная стоимость» (Там же.
– Т. 26, Ч. III. – С. 50). * Критику этой книги см.: Медведев А., Мишин В., Перов А. «Лги,
клевещи – кто-нибудь поверит...» / «Диалог». -2003, № 11. – С. 31-43