А.Фетисов
14. О зове народов и времени
Воспроизведение жизни - общехарактеристический признак искусства составляет действительность её. Всякое произведения искусства имеет и другое значение – объяснение жизни. Часто имеют они значение приговора о явлениях жизни.
Н.Г. Чернышевский.
Но если наша литература, искусство находятся в столь жалком состоянии, если их лидеры не способны понять новые задачи, то почему же и зачем же мы всё-таки тратим время и силы на разбор положений в этих областях культуры? А потому, что в самое ближайшее время литературе и искусству нашей страны, независимо от того, хотят этого их лидеры или нет, произойдут изменения в связи с предстоящим общим поворотом во всей жизни советского народа.
Полнообъёмное объяснение того, почему наша страна находится перед крутым поворотом, расширило бы наше повествование до трудноуловимых объёмов. Скажем на это всё коротко: советская система в пятидесятилетие советской власти закончила выработку разума, понимания будущего. Наша хозяйственная система может перейти в связи с этим с роста на развитие. Это открывает перспективы подлинного и всестороннего прогресса.
Такого рода повороты – переход к подлинному прогрессу от стихийности по значимости начинается, как подчёркивал ещё Писарев, со смещения психических категорий. Не потому что они самые важные, а потому что всякое общество только с этой стороны доступно воздействию. Умную философскую статью прочитают сотни, может быть, тысячи людей, а правдивый подлинно идейный художественный фильм просмотрят десятки миллионов. Философский трактат воспринимается иначе – для этого нужна многолетняя подготовка. Произведение искусства воздействует непосредственно на душу человека, и оно в этом смысле ближе к лозунгу, чем к учёному трактату. Оно сейчас нужно и для воспроизведения, и для объяснения, и для приговора определённым явлениям жизни.
Вот почему сейчас перед литературой и искусством стоит своя задача, задача, которую за них никто другой выполнить не может. Эта задача объективно назрела, и потому она непременно будет решена. Даже если бы все деятели культуры до единого решили не участвовать или не допустить этого. Речь идёт не о том, быть или не быть новой литературе и новому искусству. Этот вопрос будет решён однозначно – им быть. Речь может идти лишь о том, быть или не быть тому или иному художнику, деятелю культуры, литературы в искусстве. А ему быть лишь в том случае, если он поймёт новую обстановку и новую задачу.
Деятели культуры, которые поймут эти простые вещи, сделают великое дело для своего народа. Величайшие художники двадцатого века не те, что жили до революции. Ими будут те, кто отразит величайший перелом в жизни человечества – переход от предыстории к подлинной истории. Некогда Данте выпал удел стать последним поэтом средних веков и первым величайшим поэтом нового времени. Время внесло некоторую поправку: средние века по ряду причин затянулись до наших дней. Именно сегодня обязательно должны появиться новые Данте, призванные сказать миру новые слова.
Вот почему мы обращаемся к деятелям культуры. Обращаться к учёным - дело, видимо, бесполезное: наша наука вместо того, чтобы создавать русскую науку – диалектику, выражающую дух и этноединство на Земле народов. Диалектика пошла на поводу у Западной науки и безнадёжно погрязла в формализме. Сами процессы окостенения и распада уже перешли ту границу, за которой они становятся необратимыми. В области культуры дело пока обстоит иначе. Формализм и распад повсюду наступают, это верно, но ещё эти процессы не успели стать необратимыми. Им ещё сопротивляются многие художники – но не сознательно. Если эти художники обретут правильное мировоззрение, их сопротивление превратится в большое наступление. Конечно, не всем деятелям культуры правильное мировоззрение будет доступно. Потому Яблонской и Перову, скажем, наши советы – как бы сказать помягче – как мёртвому припарки. Но ведь не одни же Перовы и Яблонские есть в литературе и искусстве.
Мы сказали, что повороту в обществе будет предшествовать очищение психических категорий. Скажем теперь более: речь идёт о совершенно новом подходе к эстетике, который перестанет быть формальным, превратится в содержательный в своей основе. Красиво, эстетично не то, у чего красивы формы. Красиво то, у чего прекрасны содержание и органически вытекающая из него форма. Нелепо говорить о красивом легковом автомобиле, потому что индивидуальный автомобиль – это в принципе людоедство на колёсах. И эту его сущность не могут изменить никакие красивые формы. Напротив, они могут лишь временно замаскировать людоедскую сущность автомобиля, то есть, оглупить ещё более людей, сделать их неэстетичными, некрасивыми и всё более изнутри. Нелепо говорить о красоте современного большого города, потому что эти города, по словам Ленина, явление противоестественное, и они принципиально не могут быть красивыми, как принципиально не может быть красивой большая куча навоза. Нелепо говорить о красоте подлинного «интеллигента», потому что «интеллигент» – человек, не понимающий своего народа. Это явление противоестественно, архаизм, оставшийся нам в наследство от прошлых эпох, и потому выражение «интеллигент в лучшем смысле этого слова» так же бессодержательно, как скажем, выражение «обманщик в лучшем смысле этого слова». Красиво лишь то, что гармонично, то есть, удовлетворяет перспективное развитие материи между стихией и человеком - энергетическую, физико-химическую, биологическую, животную, истинно человеческую, то есть разумную ступень. Причём сосуществующие в определённых сочетаниях, присущих данному народу.
Нет и не может быть красоты во всём. Красота для негра, эскимоса, русского и еврея – это пока совершенно разные вещи. И мы потерпим – пока. С теми, кто поймёт эти предпосылки, для кого партийные призывы к народности в литературе и искусстве не пустое слово, мы готовы подробно обсудить содержание сущности новой эстетики и задачи в каждой области художественной культуры. Мы уверены, что независимо от отношения к нему официальных лидеров творческих союзов, всё живое в советской литературе и искусстве откликнется на наш призыв. Потому что дело совсем не в нас. Мы не писатели, не работники искусства, а выразители назревшей и важной потребности, с одной стороны, своего народа, а с другой – времени.
Мы хотим указать ещё на один аспект ускоренного развития подлинной эстетики – на смену ориентиров в прошлом. Современная эстетика любит называться марксистско-ленинской. Хотя она просто самозваная, поскольку ни Маркс, ни Ленин, ни к какой эстетике не призывали. Нередко эстеты цитируют Гегеля, которого они понимают как выразителя не немецкого взгляда на прекрасное, а своего рода «абсолютной идеи о прекрасном».
Мы уверены, что эстетика несравненно более усвоила бы правильный взгляд на прекрасное и на народность, если бы в качестве классиков для неё были признаны Александр Иванович Герцен и Николай Гаврилович Чернышевский. Сегодня Чернышевского формально чтят, поскольку его диссертация прямо посвящена вопросам эстетики. Но это мнение именно формальное. Главные его работы, касающиеся истоков прекрасного активного строя, справедливости и т. д. работникам культуры совершенно неизвестны. Что же касается произведений Александра Ивановича Герцена, то они известны работникам культуры только как произведения художественной литературы, хотя только в «Былом и думах» вопросы прекрасного, его истоков и развития, народности, нормального отношения искусства, науки и практики освещены несравненно глубже и шире, чем во всех сборниках типа «Карл Маркс и Фридрих Энгельс об искусстве», вместе взятых.